В книге «Движение в авангарде: Мои годы на „Фабрике" Уорхола» («Swimming Underground: My Years in the Warhol Factory», 1995) супервамп Мери Воронов (Mary Woronov; фильмы «Хеди / Магазинный вор» — «Hedy/The Shoplifter», 1965; «Девушки из Челси», 1966) пишет: «Люди звали нас живыми мертвыми, вампирами — меня и моих младших ночных братьев, — наши губы плотно присосались к горлу города, выкачивая энергию из его кварталов, одного за другим. Каждый светский прием мы покидали, как опустошенное тело, изнасилованное и небрежно отброшенное в сторону… Энди был самым неугомонным, он успевал на пять-шестъ вечеринок за одну ночь. Он даже внешне был похож на вампира: бледный, опустошенный, жаждущий наполнения и никогда не получающий окончательного удовлетворения. Он был как белый червь — вечно голодный, вечно холодный, вечно неспокойный, непрестанно вертящийся». Когда Лу Риду сказали, что художник стал вампиром, он дугой изогнул лохматую бровь и насмешливо полюбопытствовал: «А Энди что, был живым?» Ни в одном из множества воспоминаний, словесных или музыкальных портретов, пытающихся дать описание человеку по имени Энди Уорхол, никто ни разу не употребляет по отношению к нему эпитета «теплый».
Валери Соланас (Valerie Solanas), которая заметила произошедшее с Энди превращение, следуя суеверию, попыталась застрелить его самодельными серебряными пулями. Она обернула патроны тридцать второго калибра в фольгу так, чтобы они входили в патронник, а затем покрыла их краской из распылителя, в стиле Билли Нейма (Линича) (Billy Name (Linich)), декоратора студии «Фабрика», который на два года похоронил себя в крошечной комнатухе, покидая ее только в самые глухие ночные часы, чтобы добыть пропитание. Имена — лишь согласные, которых маловато для анаграмм: Энди Уорхол — Влад Дракула; Валери Соланас — Ван Хельсинг. И обвинение Валери, лозунг бесстрашного победителя вампиров: «Он имел слишком большую власть надо мной». На операционном столе, в 4 часа 51 минуту вечера, в понедельник 3 июня 1968 года — сердце Энди Уорхола остановилось. Была констатирована клиническая смерть, но он снова ожил, и продолжал жить. Его представления о смерти и катастрофе полностью оправдались и остались неизменными. Прикованный к мясу призрак, каким стал он в последние годы, казался порою пародией на него настоящего, живого — ходячий экспонат из коллекции Дианы Арбус (Diane Arbus), со шрамами на животе, напоминавшими застежки-молнии, с мертвенной кожей, в неизменных солнечных очках «Ray Ban».
Уорхола-вампир, вооруженный когтями носферату, скатился с горы семидесятых, как и прежде оставаясь законодателем моды, а тем временем — уже век в открытую просуществовав в Европе — вампиризм (своего рода) обосновался в конце концов и в Америке. Сам Энди никого не обращал — просто он был фонтаном, бьющим из кровеносной жилы. Их по-прежнему можно встретить — в галереях, в журнале «People» или на улице после наступления темноты, в клубах и на чердаках. Отпрыски Энди — клонированные твари, подобные бесчисленным отпечаткам его портретов знаменитых людей, вытесненным на ярких полотнах, и лица эти повторяют друг друга бесконечное число раз, пока не становятся лишь бессмысленными цветными пятнами, нанесенными по шаблону. Еще при жизни Энди сказал как-то, что желал бы стать машиной и что все должны к этому стремиться. Что же чувствовал он, когда мечта его воплощалась в жизнь? Что вообще он чувствовал? И чувствовал ли вообще? Хоть когда-нибудь? Если хоть какое-то время занимаешься этим человеком, изучаешь его личность и творчество, невольно ловишь себя на том, что начинаешь беспокоиться: а не тянется ли он к тебе из своей могилы, пытаясь обратить тебя в Валери?
Проанализируйте знаки, символы, симптомы: бледное лицо альбиноса, одновременно младенческое и древнее, съеживающееся под солнцем, как бадья личинок, в которую кинули горсть соли; острые или оплывшие контуры черной одежды, жесткой от лежания в могиле; темные очки с круглыми линзами, эти гипнотизирующие черные дыры на месте глаз; славянская монотонность шепчущего голоса и какой-то урезанный, детсадовский лексикон; скрытая религиозность, пристрастие к священным и серебряным предметам; стремление заначить в своей берлоге побольше денег и вещей на долгие века; даже неестественная копна серо-бело-серебристых волос. Не является ли все это характерными признаками классического вампира, самого Дракулы? Взгляните на фотографии, снятые до и после июня 1968 года, и вы не сможете сказать, где он вампир, а где — нет. Подобно мургатройдам 1890-х, еще не будучи вампиром, Энди был преданным учеником. Обращение стало для него снятием последней завесы, последнего кусочка хитинового покрова с куколки, последним шагом к становлению тем, чем он всегда стремился стать, признанием того, что это всегда сидело у него внутри.