Именно вышеизложенную «трезвую» мысль Ильинична с убеждением доказывала тем соседям, которые сочли халявную самогонку достаточной компенсацией за полчаса дурацкого трепа. Уши-то не завянут, а для пищеварения такая смазка более чем полезна. Слушать бредни предполагалось весьма и весьма почтительно, словно церковную молитву. Стоило хотя бы малейшей тени сомнения промелькнуть на лице кого-нибудь из присутствующих, стоило взгляду хоть на секунду стать скучающим или остановиться на облезлой вороне за окном, как начиналась жесткая персональная обработка:
— Вот ты, Николай, человек образованный, радио там какое или электричество всякое починить могешь, а по глазам твоим вижу, не веришь мне. Придумала, мол, все старая Ильинична.
— Ну, не старая и не придумала, а, может, показалось. Николаю совершенно не хотелось напрягов во взаимоотношениях с VIP-персоной местного значения и он старался отвечать максимально дипломатично. Но его оппонентка не унималась:
— Какой такой показалось?!. Сам знаешь, чего надо делать, коли кажется — креститься. Кстати, о крестах — разве я не предупреждала, что Колькин крест надо сбивать из свежесрубленной осины, а не из ворованных гнилых сосновых досок. Вот и наэкономились!
— Да какая разница-то?!
— А очень большая, огромадная. Будь крест из осины справлен, не вылез бы тогда покойничек из могилы, не стал бы тогда шалить да по ночам голодным волком выть.
— А таки и вылез?
— Вылез, конечно, вылез, а кто еще, прямо в ночь похорон, с могилы крест похитил?! Такие «фальшивые» кресты настоящая находка для сосущих кровь. Он утраивает их темные силы, ибо служит уже не богу благостному, а сатане козлоногому. Да и учесть надо, что не простой он покойничек, а убивец и самоубивец одновременно. Тут уже бы и два креста не помешали.
В разговор тем временем по собственной инициативе вмешался один из гостей, некто Гаврилов, почитающий себя главным деревенским энциклопедистом:
— А я знаю, что раньше таких личностей вообще на кладбище не хоронили, а где-нибудь в лесу зарывали.
Данную реплику Ильинична вниманием не удостоила:
(— да мало ли что раньше было)
и продолжала отчитывать Николая, словно он был виновен во всех неурядицах:
— Так что эти глупость и жадность еще все вам боком выйдут. Еще как выйдут!
Тут уже Николай не сдержался:
— Ах, какая ты умная-разумная, Ильинична — может диссертацию напишешь?! Подумаешь, крест с могилы пропал! А я вот лично думаю, что плотник Олег Гуртовой сам и стырил, недаром все свою работу нахваливал, да жаловался, что родственники-скряги мало заплатили. Теперь на другую могилку по второму кругу приладит. А может и цыгане на дрова пустили, в соседних Ельцах табором пять ночей стояли, половину кур поворовали. А ты всюду своих упырей видишь. Тьфу!
Объем дипломатизма в речи Николая снижался пропорционально объему выпитого. Остальные, в том числе и проигнорированный энциклопедист, предпочитали в дискуссию не вступать — уж больно тема специфическая.
Матушка возмутилась не на шутку:
— Да, конечно же, цыгане! Большей ерунды никогда не слыхала. Чушь собачья! На хрена им крест на дрова воровать, когда кругом валежника полно?! Да и кладбищ их воровское отродье уж больно боится — чует за собой грехи смертные, как бы раньше времени черти в ад не утащили А могилу Колькину кто разрыть пытался — тоже цыгане? Может, клад искали?
— Ну…
— Или на мясо покойничка с голодухи позарились?
— Ну почему же именно цыгане? Может крот или бродячая собака какая. Да хотя бы твой Проглот — наверняка не побрезгует.
И то верно — Проглот ничем мясным не брезговал. Остальные собравшиеся, хотя и помалкивали, но явно одобрительно относились к контраргументам Николая. В отличии от Ильиничны, им не доставляло ни малейшего удовольствия верить в соседство с такой гадостью. Да и умозрительная возможность повстречать однажды ночью по дороге в сортир Кольку-упыря не прельщала В том числе и его живого тезку, Николая, продолжащего подзуживать.
— Вот все у тебя хорошо, все вкусно… А ведь укропчик и малинка, которыми нас потчуешь, поди на своем любимом кладбище собирала.
— А я и не скрываю. Они там самые вкусные (кстати Марина Цветаева могла бы ее поддержать своими строчками Кладбищенской малины на свете слаще нет).
— Так может у тебя во дворе покойничков закапывать, все под боком будет — и упыри, и ароматные ягоды.
Та часть гостей, которая хоть как-то следила за ходом беседы, рассмеялась, закрепив идеологический перевес на стороне смутьяна. Единственной поддержкой и серьезным противовесом этим Фомам неверующим мог и должен был стать Алексей Безродный, без преувеличения, местная достопримечательность. Младший сын раскулаченного зажиточного крестьянина, пионер-герой второй мировой войны и нынешний горький-прегорький забулдыга.
Он уже лет десять зарабатывал на пьяную жизнь рытьем могил на Пеньковском, да и на нескольких соседних кладбищах. Да и работа эта трезвых не любит, да и трезвые предпочитают иные занятия, чем в стужу или слякоть ковыряться тупой лопатой в могильной земле.
Безродный от отсутствия заказов не страдал и практически не просыхал. Казалось бы, ну и пей себе на здоровье да молча делай скорбное дело, но вот она, человеческая гордыня — Алексей самопровозгласил себя знатоком и авторитетом загробной жизни. Обнаглел настолько, что грозился, если кто не литрой увожет, отказаться погребать при случае. Более того, он всячески изводил доходящих старичков и старушек своими поучениями о правилах перехода в «лучший мир». И в какой одежде необходимо представать пред очами Всевышнего, дабы стыдно не было, и какие вещи класть в гроб, и каким молитвам научить родственников. Словно действительно побывал там и получил четкие инструкции. Отсутствие даже самого захудалого священника в доступном радиусе необычайно усиливало позиции самозванца, но только не в глазах Ильиничны. Умирали хоть и часто, но не каждый день, а разговеться хотелось всегда. И тогда Беспалый шел к ней и униженно клянчил на опохмелку.
Вот к какому одиозному типу матушка обратилась за подмогой, метнув взгляд.
(— попробуй не поддержи, ни в жисть ни капли авансом не налью):
— Может и ты не веришь в вурдалаков?
А ведь он понял и расшифровал этот взгляд.
— Верю, верю.. ик! Еще как верю. Даже в самого господа бога ик! так не верю.. Даже в отца родного… А если кто сомневается…
Глаза Безродного мгновенно выкатились, налились кровью и выражали готовность номер один к выяснению отношений на кулаках со всеми желающими.
Ильинична брезгливо сморщилась.
(— вот ведь скотина, залил глаза, теперь ерунду порет)
Гости шустро заглатывали первачок, удовлетворенно крякали, закусывали огурчиками и расходились по домам, перешептываясь по дороге:
— Совсем у Ильиничны крыша съехала.
— Да, как бросил ее муженек, так и…
— При чем здесь муженек?! — сам был больной на всю голову. А Ильинична родилась такой, еще братца младшего своего все упырями пугала, аж писался, бедный.
— Кстати, а где он теперь?
— Говорят, живет в столице, в большие люди выбился, в академики…
— А…
Долго еще в пыльных оконцах не гас свет — обсуждение столь нетрадиционного события плавно перешло в семьи. Там споры разгорались тоже нешуточные, но не на надуманную тему, превратился ли Колька в поганого упыря или нет. Обсуждалось более насущное — успел ли он где-нибудь в надежном месте припрятать похищенные деньги или все их прокутил. Основная часть мужского населения сошлась во мнении, что все ушло на выпивку, да на городских девок. Женщины сомневались в подобном расточительстве — наверняка заначку оставил, а в промокшая записка ни что иное, как завещание. Бабы, какие же они дуры бестолковые!
Между тем, когда гости вразвалочку и, удовлетворенно икая и покрякивая, разошлись по домам, Ильинична сильно запереживала. Сегодняшний вечер не принес триумфа ни ей, ни ее идеям, а литра три как в сортир вылила! От этих мыслей аж сердце защемило, аж словно заноза метровая в него вошла. Нет, так не пойдет! Требовалось найти такое доказательство существования упырей, которое ни один местный «умник» не посмеет опровергнуть. И ведь он существовал, совершенно гарантированный метод — еще бабка рассказывала. Итак: