– Спасибо, – поклонился я.
– Если что, я наведу порядок, – пообещал президент.
И он навел. А я произнес речь.
В наш фантастический век трансплантации органов и иных форм терапевтической вивисекции было бы нелепым протестовать против того, что тебя препарируют живьем. Именно этим сейчас и заняты два молодых университетских профессора, Джером Клинкович из Университета Северной Айовы и Джон Соумер из Учительского колледжа штата Канзас. Они опубликовали книгу «Воннегут», которая иначе как поминальной не выглядит и представляет собой сборник посвященных мне статей. Теперь они задумали следующий шаг: сборник всех моих текстов, ранее не появлявшихся под книжной обложкой.
Эти люди предоставили моему издателю чудовищно полную библиографию. Я не веду записей относительно сделанного и рад бываю забыть многое из того, что уже написал. Клинкович и Соумер провели следствие, осудили меня и вынесли приговор, освеживший мою память. Хотя их намерения и были самыми дружественными. Они видели себя этакими археологами, добывающими из-под земли древние артефакты, которые помогли бы объяснить, кем я в итоге стал. Хотя самые отвратительные артефакты были относительно недавнего происхождения. И, изучив этот мусор, который, вне всякого сомнения, относился к продуктам моей жизнедеятельности, я почувствовал себя совсем не так, как дух Тутанхамона, прославленного археологами. Убийственно живым, да еще и обвиняемым в самых жалких, самых убогих преступлениях и проступках – вот как я себя почувствовал!
Из этого мусора я и составил книгу. Мне не удалось бы сделать это без помощи Клинковича и Соумера, которые одни знали, где закопаны почти все трупы. Не ведают они только о трех-четырех моих работах. Но даже велья – самая изуверская пытка из тех, что были изобретены жителями Земли за время их существования, – не заставила бы меня открыть место и время их публикации.
И вместе с тем мне не стыдно за то, что я публикую в этой книге. Я даже рад, что удалось сохранить значительную часть этих материалов. У меня есть несколько коротких рассказов, которые я никогда не включал в сборники. Пусть они так и останутся никому не известными – все, за исключением одного текста, именуемого «Стойкость»; это был сценарий для так и не снятого короткометражного научно-фантастического фильма. Данный текст будет единственным художественным произведением в книге.
Все же остальное, что вы найдете под этой обложкой, – мои попытки говорить по различным поводам голую правду, лишенную орнамента фикциональности. И это заставляет меня начать беседу о том месте, которое в современной литературе занимает «новый журнализм», противопоставляемый мною литературе вымысла.
Первым «новым журналистом», о ком я могу сказать хоть что-нибудь осмысленное, был Фукидид. Поставив себя в центр своих правдивых историй, он стал по-настоящему знаменитым; когда ему не хватало сведений, он прибегал к догадкам, но в любом случае полагал полезным увлекать и развлекать своих читателей.
Да, Фукидид был опытным учителем. Ему не хотелось, чтобы ученики клевали носом над его правдивыми историями, а потому, рассказывая их, он прибегал к помощи поразительно человечного языка, и они легко запоминались.
Фукидидом следует восхищаться за его стремление стать полезным, за то, что он старался быть хорошим гражданином. Те из моих современников, кто пишет или учит исходя из подобных принципов, также достойны всяческой похвалы. Поэтому я симпатизирую Хантеру Томпсону, например, как и пишу об этом в рецензии, включив ее в эту книгу.
Принадлежу ли я к «новым журналистам»? Наверное, да. В книге есть кое-что от данной манеры письма – там, где я повествую о Республике Биафра или о конвенции Республиканской партии в 1972 году. Все это написано в свободном стиле, с долей субъективности.
Но больше на такого рода тексты меня не соблазнить. Раньше я еще колебался, но теперь твердо убежден, что литература вымысла – гораздо более правдивый способ излагать истину, чем «новый журнализм». Или, если сказать иначе, лучший вид «нового журнализма» – фикциональная литература.
Любой художник – репортер. Но «новый журналист» не в состоянии сообщить или показать своему читателю столько же, сколько способен сообщить или показать писатель, использующий в качестве инструмента художественный вымысел.
Есть много таких мест, куда первому путь закрыт, в то время как второй может повести своего читателя куда угодно, даже на Юпитер – в том случае, если там есть нечто, что следует увидеть.