Винсент рассудил здраво: дважды – в Гааге и в Дренте – Тео едва не подвёл его. Он знал, что ему предстоит ещё многому научиться и многого достичь. Рассчитывать на помощь брата было слишком рискованно. В доме родителей ему не надо будет тратиться на жильё, еду и другие нужды, и он сможет поскорее избавиться от долгов. До продажи работ дело дойдёт не завтра. Поэтому надо выиграть время и собраться с мыслями.
«Американские» планы Тео снова напугали Винсента. Денежный вопрос так много значил в его жизни, что его мучила постоянная тревога за ближайшее будущее, которая уживалась в нём с трезвой практичностью. Да и что ему было делать в Дренте? «Снять дом на одного? Это было бы слишком грустно, одиноко. Надо, чтобы вокруг была семейная суета, она бы подогрела пыл к работе и разом покончила с застоем» (6). И наконец, хотя места в Дренте при всей их суровости красивые, Винсент чувствовал себя там чужим, местные жители его не приняли, они смотрели на него «как на полоумного, как на душегуба, как на бродягу и прочее и прочее» (7).
И работал он там без особенного увлечения. Не имея мастерской, он ограничивался этюдами, но не углубляясь, как это он делал в Гааге, в смысл и значение зарисовываемых образов. В его живописной технике всё ещё заметна была чрезмерная пастозность, но уже появилось некое стилистическое единство более удачно задуманных и композиционно решённых работ. Винсент становился живописцем.
В этой тёмной стране с её тусклыми, навевающими смертную тоску днями потемнела и его палитра. Местные обитатели, добывающие свой хлеб тяжким трудом на земле, их прячущиеся в тени чёрные жилища с плавными очертаниями и огромными крышами, их допотопные животные – вот что мы видим на этих изображениях. Отсутствие мастерства и недостатки техники всё ещё слишком заметны, но уже ощутима какая-то мрачноватая, ещё потаённая выразительность. Напротив, пейзажи акварелью, включая вид подъемного моста на канале, исполнены превосходно и свидетельствуют о настоящем мастерстве. В этом он вполне мог бы найти себе лёгкий способ успешно продавать достойные и привлекательные для публики произведения, если бы, как советовал ему Терстег, удовольствовался положением художника местного значения.
Задерживаться в Дренте не имело смысла. Надо было уезжать, тем более что наступили сильные холода и вне помещения писать было невозможно.
К идее своего возвращения к родителям в Нюэнен Винсент подготавливал брата постепенно. Судя по последнему письму Тео, его план оставить службу в фирме Гупиль и уехать в Америку похоронен не был. Винсент, возможно, предположил, что решение Тео окончательно, и отправился к отцу, думая пробыть у него недолго.
Винсент оставил свои вещи и большое количество этюдов и рисунков у Шольте, хозяина гостиницы, чьи дочери привыкли играть с ним. Был снежный ветреный день. И позднее так было всякий раз, когда он покидал какое-нибудь место. Попрощавшись с хозяевами и пообещав вернуться, он, больной, промокший, шёл к вокзалу по неприветливой земле Дренте.
Он туда так и не вернулся и не позаботился об оставленных там работах. Его комната-мастерская оставалась запертой. Время покрыло мраком эту часть жизни Винсента. Сёстры Шольте стали на каждое Рождество дарить кому-нибудь этюд Винсента. Но однажды старшая, Зовина Клозина, делая уборку помещения, запихнула все оставшиеся работы Винсента в печку.. От периода Дренте до нас дошли только те работы, которые Винсент увёз с собой в Нюэнен. Тео отнёсся к ним критически. Семья Шольте была единственной, которая могла себе позволить в течение многих лет дарить подлинные работы Ван Гога…
Нюэнен: библия и «радость жизни»
В Нюэнене Винсента ожидало разочарование. Возвращение под родительский кров стало символом неудачи, которая напоминала прошлые поражения. После двухлетнего отсутствия он вернулся как бродяга, который заработал всего лишь то, что ему дали Терстег за один его небольшой рисунок и дядя Кор из Амстердама за серию акварелей. Его родители относились к нему насторожённо и не спешили предлагать ему остаться в Нюэнене, небольшом селении, где большинство жителей были католиками и все знали друг друга. Винсент заметил с присущим ему мрачным юмором: «Меня не спешат принять в доме, как опасались бы приютить бродячего пса. Он наследит здесь своими мокрыми лапами, и к тому же он такой лохматый. Будет всем мешать. И лает так громко. Короче – грязное животное» (1).