Такое ощущение, что я не в оборотня превращаюсь, а в огнедышащего дракона.
Совершенно обессиленная я провалилась в беспамятство, пока мне не разбудила грубая мужская ладонь, все сильнее сжимающая мое бедро.
– Фёр…
************************************
Фёр.
Не могу оторвать от нее глаз. Ладони словно приклеены к ней. Хочу обладать ей вечно. Не могу не думать ни о чем. Рядом с ней дышать невыносимо больно, особенно, когда она находится так близко ко мне. Грудину сжимает с такой силой, что кажется, легкие либо порвутся, либо проткнутся насквозь сломанными ребрами.
– Фёр…
Мое имя срывается с ее сахарных губ, все внутри меня обрывается и летит с высоты той горы, что едва похоронила нас заживо.
Ее умопомрачительные бедра раздвигаются навстречу моей ладони, сжимающей нежную розовую мокрую плоть сквозь черную толстую жесткую ткань ее брюк.
Девочка стонет, а я зарываюсь в ее шею и жадно вдыхаю запах ее медовой бархатной кожи. Обвожу кончиков языка лимфоузлы, провожу между ними ровную тонкую линию, на свободную руку наматываю ее волосы, сжимаю кулак и притягиваю ее к себе, алчно целуя.
– Фёр, мы не одни…
Пчелка что-то жужжит своими губками, распухшими от моих поцелуев, и я с трудом отстраняюсь от нее. Сглатываю, прерывисто дышу, прижимаюсь лбом к ее виску.
Люблю ее до безумия…
Меня сводит с ума ее беспомощность, ее реакция на каждое мое прикосновение.
Я. Просто. Не могу. Остановиться.
И меня влечет к ней с непреодолимой силой, даже становится страшно. Не знаю, что было бы дальше, если бы громкий голос из кабины не вернул нас к реальности.
– Мы начинаем приземляться.
Глава 10. Сюрприз
Египет.
Клодия.
В каждой вере и цивилизации есть самый страшный грешник, предавший Бога или принесший ему страшную жертву.
Даже забавно. Ему, оказывается, совершенно невозможно угодить.
– Царь Ликаон стал порождением Тьмы, когда преподнес убитого сына Зевсу и, в качестве угощения, подал на стол человеческое мясо, – в глазах Мартина прыгали черти и играли маленькие молнии, пока он рассказывал древнюю легенду, – Вампиры и оборотни…
– Ты веришь в вампиров? – перебила я, и ликан улыбнулся.
– А ты разве нет?
– Никогда не встречала…
Фёр молчал. Он не смотрел на нас и о чем-то крепко думал, просто плелся в толпе туристов, прикидываясь одним из них вместе с нами. Мы чуть поотстали от группы.
– Так вот, – продолжил наэлектризованный волк, – Вампиры и оборотни отмечены клеймом убийц, НО оборотни не бессмертны и не существуют в образе волка постоянно, лишь первородный Ликаон был таким. Возможно… он все еще жив. Возможно… есть и другие первородные, а у них есть потомство.
– Но разве чета Греев не королевский помет этого самого Ликаона?
– Ликаон был не оборотнем, а зверем. Всегда. Оборотни – это не просто «помет», это рожденные твари, зачатые между животным и человеком, а ликаны – меченные проклятьем крови. В нас больше всего человеческого, Клодия, нами практически невозможно управлять, и от нашей крови нет совершенно никакого толка.
Мои глаза расширялись от каждого произнесенного слова. Волосы шевелились на моей голове, а принц был все еще невозмутим.
Первый рожденный ликан и первый обращенный…
Мужчины переглянулись, Мартин почему-то кивнул.
– А ты знаешь, моя сладкая пчелка, кто жил на этом и даже том свете еще задолго до Ликаона, но имел похожие способности?
Я помотала головой, а парни сбросили с себя костюмы бедуинов, оставаясь в военной темной форме.
– Анубис, детка, – подмигнул Мартин и тут же словил гневную стрелу между глаз.
– Какая она тебе «детка»?!
– Остынь, друг… ты что, не уверен в своей «пчелке»? – он повернулся ко мне, – Иначе, почему ты думаешь мы здесь?
Ну, конечно, же. Бог смерти – наполовину волк, наполовину человек.
Раньше я думала, что знаю о своей работе все, что необходимо. А, по сути, я убирала мишени без объяснения причин и понимания цели этого «истребления»… иначе не назовешь. Я никогда не задавалась вопросом, зачем я это делаю, ведомая наследственной ненавистью на генетическом уровне ко всему сверхъестественному.
А сейчас я часть этого мира…
Мысли и размышления начали улетучиваться, ибо их затмевал подступающий к ступням обжигающий жар от огненного песка и мелких камней. Я бесконечно поднимала глаза на величественные пирамиды и ощущала себя примерно также, как недавно в горах. Только это место было пропитано мистицизмом, и в горячем воздухе витала тайна и страх. На ярко-голубом небе не было ни облачка, ни даже плохо размазанной белой дымки. Оранжевый цвет пирамид контрастировал с небесами, и, казалось, они хотели проткнуть их своими острыми крышами.