Вот тогда тоже покалывало. Тоже успокоиться не мог.
А потом забылось как-то. Снова всё побежало, будто и не происходило ничего. Будто не мёрзла она там, в плену балкона. А я не стоял и не смотрел, ничего не предпринимая.
Рассказала ли она отцу об этом? Я не спрашивал. Я постарался выкинуть из головы этот случай странный. Словно его и не было. Но серьёзно меня тогда кололо.
Серьёзнее, чем сейчас. Намного, намного серьёзнее.
Ломая ветки, я пёр через чащу напролом с максимально возможность скоростью. Боялся, что Крысь таки увяжется за мной, вот и гнал, чтобы он отстал гарантированно. А обернуться, чтобы проверить, плетётся он за мной или нет, побаивался. Обернусь, а он взгляд за разрешение примет. Тогда не отвяжешься. Но, отгоняя мысли о возможном преследовании, я не следил за обстановкой и навредил сам себе. Очень скоро я сообразил, что потерял ориентиры и топаю в неведомом направлении. А лес лишь густеет.
"В давние времена устраивал он пристанище в глухомани, но так, чтобы селения неподалёку были", -- вспомнилась мне килькина легенда. Меня занесло как раз вот в такую глухомань. Не хватало только напороться на чудище. Прикиньте сами, несёшься ты звонить по важному делу, в мыслях уже пальцами по кнопкам барабанишь, а тут тебе навстречу монстрюга лохматая. И страшно, и смешно.
А ноги как-то медленнее шагать стали. Бодрость утратили. И я приглядываться начал к округе. Если вдруг пещеру какую мрачную замечу -- туда не соваться. Сейчас не до подвигов. Сейчас появляется возможность достучаться если не до небес, то до мира привычного и безопасного. А всё потому, что есть у меня заряженная мобила.
Солнце придавало тёмным верхушкам деревьев мягкую сочность. Отбирало их у мрака. Возвращало исходную зелень. Только иногда оказывались они в тени облаков. Я задрал голову, но облаков не увидел. Бескрайнее покрывало неба, которое не мог заслонить и густой лес, а по нему нестерпимо огненный шар солнца катится.
Тогда что за тени плывут по деревьям?
Я присмотрелся, и мне показалось, что это призрачные невесомые создания. Крылатые. Будто драконы или птицы диковинные. Вернее, их форма неуловимо менялась, как у облаков. Вот только не облака это.
"Тот пацан не исчезает бесследно, нет, -- снова ожили во мне слова Кильки. -- Он в лесного духа превращается. Словно ветер, он летит по округе. Словно тень, он скользит на листве".
Неотрывно я таращился на странные тени, скользящие по верхушкам деревьев. Почему-то они меня ни капельки не страшили. Я словно улетал с ними. Я словно видел землю с высоты птичьего полёта. Не знаю, сколько прошло времени в этом разноцветном калейдоскопическом мороке. Но тени ускользнули, а я остался. Опустив взор с небес, я зашаркал по чащобе, стараясь сообразить, в какой же стороне находится нужная местность.
Через четверть часа я выбрался на открытое пространство. Травы кое-где разрывались зелёными облаками невысоких кустов. Если и был шанс поймать сигнал, то лишь в одном месте. К западу череда пологих холмов уводила к одному высокому. И если склоны остальных возвышенностей густо заросли разномастными хвойными деревьями, то вершину этого украшала единственная ель. Суровая. Почти чёрная. Длиннющая, сравнимая если не с телебашней, то с вышкой мобильной связи.
Сравнивать её с новогодней ёлкой я не стал. Одень свирепого дикаря в парадную военную форму, всё равно не получишь портрет бравого генерала.
Сто метров по беговой дорожке рекордсмен пробегает за десять секунд. Но если эти сто метров уходят в высоту, то на преодолении их придётся потратить даже не минуты, а часы. Время таяло, а я лез, обхватывая ногами толстый ствол и чувствуя, как неласково вонзается в ладони чешуя коры. Где-то сбоку, на длинной ветке, я разглядел яркую каплю рыжины. "Белка", -- губы сложились улыбкой. Маленький зверёк не шевелился, будто не видел меня. Будто заснул, замерев где-то на границе дня и сумерек. А за ней в небесах проявился серебряный поднос почти полной луны. Будто даже и не луна вовсе, а неопознанный летающий объект разворачивался в манёвре да так и замер ни кругом, ни эллипсом. В голове застучали чёткие строчки:
Расправляет крылья ночь.
Удирают звери прочь.
Над Землёй летит тарелка.
Сладко спит на ветке белка.
Белка дремала, а я лез и лез, забираясь всё выше. В развилке двух громадных сучьев я обнаружил гнездо гигантской птицы. Забравшись в него, как в лукошко, я внезапно разглядел бечёвку, которая для крепости перехватывала ветки. Гнездо было делом рук человека. Но не взрослые руки трудились над этим гнездом. Взрослый в этой корзине явно бы не разместился. Спалку здесь готовил кто-то вроде меня. Ветки потрескивали под тяжестью, но ломаться не собирались, терпели моё присутствие. Остановившись, замерев в гнезде, я вдруг заметил, что ель покачивается. Немного схоже с лодкой на тихой воде. Еле заметно. Но приятно. Я словно стал разведчиком, следящим за передвижениями врагов. Но почему-то врагов поблизости не ощущалось. И я представил себя матросом на корабле Колумба, высматривающим ещё не открытую Америку.
Дно старой спалки устилал толстый слой сухой травы. Здесь же были шоколадные кораблики засохших листьев. Пронёсся ветер и швырнул во флотилию ещё один фрегат. Новичок был зелёным, с едва заметными жёлтыми прожилками. Не верилось, что он пожухнет, порыжеет и сольётся с общем строем засохших кораблей, которые до скончания веков бросили якорь в странной бухте между небом и землёй.
Пальцы отодвинули несколько корабликов друг от друга и наткнулись на твёрдый предмет. Напрягшись от предвкушения открытия, я вытащил из сухой травы чехол от телефона. Старый, но всё же не такой древний, как аппарат Машуни. Я счёл находку счастливым предзнаменованием. Кто-то уже лазил на эту верхотуру с мобильником. Значит, я на верном пути.
Солнце заваливалось за горизонт, а на небе проклюнулись первые звёзды. С десяток мерцающих, мелких, едва заметных на ещё светлом небе. И одна крупная, немигающая. Ель шумела, будто напутствовала в дальнюю дорогу. И немного покачивала. Безостановочно. А я, как воин за крепостным зубцом, осматривал открывшиеся с высоты просторы.
Примерно на таком же расстоянии от пруда, как наш лагерь, только правее, я увидал почти такие же корпуса. Сердце ухнуло весело и сладостно. Вот она, девчоночья обитель. Существует на самом деле. Вот откуда приходит к пруду Машуня. Вот куда я, если чего, направлюсь. Если уж бежать к обитаемому югу, то не в одиночку. Захвачу Машку, а уж вдвоём...
Попробовав вглядеться в житиё чужого лагеря, я не преуспел. Сложилось ощущение, что там режим экономии пожёстче нашего. Фонари на аллеях тоже не горели. Не светилось ни одно окно. Даже пляшущего света, который дарят свечи, нигде не замечалось. Кстати, почему? Ведь спать ещё рановато. Где же все? Быть может, девчонок в лагерь набрали поменьше, чем нас, и теперь они где-нибудь в походе. Ставят палатки, варят в котле походную кашу, сидят вокруг костра и распевают песни. Повертев головой, я не обнаружил никаких признаков ни палаток, ни туристов. Верхушки леса колыхались на одном уровне со мной. А ниже они смыкались в тёмное, неласковое море. Деревья прятали тайны того, что происходило у их корней.
Включив телефон, сигнала от вышки я не увидел. Пришлось лезть выше.
Левой рукой я обхватил могучий ствол, оставшийся в середине почти столь же толстенным, как и внизу. Я прижался к нему как можно плотнее, почти втиснулся в него, не обращая внимания на поднадоевшие чешуйки коры, больно царапающие кожу на запястьях и оголившихся лодыжках. Сам себе я почему-то напоминал флюгер. Казалось, сейчас дунет ветер и мигом развернёт меня куда ему заблагорассудится. Но ветер не записывался ко мне во враги и милостиво шуршал в хвое где-то неподалёку.