Перед завтраком я задержался в коридоре. Хотелось сказать спасибо Крысю. Если б не он, не нашёл бы я высоченную ель. Только благодаря ему наметился реальный выход к спасению. Из палаты вывинтился Санчес. Следом перевалил порог его дружбан.
-- Чо, помоечника ждёшь? -- хмуро спросил он. -- А нет его. После ужина запропал. Не ночевал, в общем.
-- Ты это... -- вернулся Санчес и горячечно зашептал. -- Не думай. Не трогали мы его. Просто ночевать не пришёл. Может, снова по свалкам шастает. Хотя завтрак пропускать -- дурость несусветная.
И они потопали из корпуса.
Раскалывалась голова, и ныло где-то в груди от осознания, что нахожусь я в месте, где ничего хорошего со мной приключиться не может. Ощущение какой-то творящейся беды не покидало меня. Чуть радовало всё же, что это, конечно, беда, но ещё не катастрофа.
А катастрофа поджидала через пару часов. Выскользнув из лагеря после завтрака, я беспечно насвистывал выхваченный из сети баян: "Не верьте, ребята, девчатам из чата. У них уже дети и даже внучата. Ещё борода и прокуренный свитер. А рядом водяры, как минимум, литер". Но в лесу песня затихла, мозг встрепенулся, почуяв неладное. Что-то было не так по курсу, впереди, на той невидимой дорожке, по которой чётко шагали ноги. Скоро я понял, чего мне не хватало: верхушки. Той самой верхушки, на которой я вчера встречал закат. Снедаемый недобрыми предчувствиями, я ускорил шаг.
Когда лес расступился, я застыл столбом. Именно здесь вчера высилась лесная великанша. Теперь она исчезла. Кто-то вывернул её с корнем. Сами корни толстущим пнём валялись неподалёку. Заметно, что ель сначала пилили. Но дело довели лишь до середины. Потом неведомому лесорубу надоела возня, и он каким-то чудом отломил ствол от основания. После, не зная, куда применить избыток энергии, выкорчевал пень, а ствол утянул.
Подобравшись к яме, образовавшейся от выдранных корней, я понял, что ель уволокли в северном направлении. Именно туда уходила глубокая рваная борозда, располосовавшая высокие травы поляны. Туда, где я заметил огонёк. Но тот костёр был далеко-далеко. Как мог его разжигавший увидеть меня, взобравшегося на ель, и явиться сюда, чтобы я никогда-никогда не смог использовать хвойную великаншу в качестве вышки для ловли сигнала?
Я проводил помрачневшим взглядом борозду, скрывавшуюся в зарослях низлежащего холма. В ту сторону мне идти не хотелось. Тогда-то я и вспомнил о другом лагере, который увидал с верхушки ели. Лагерь, где наверняка жили девчонки. Кто мешает сбегать и разузнать, почему не явилась Машуня? Что там за дела с долгими снами? "Если гора не идёт к Магомету, то Магомету идти к горе", -- вспомнились слова дяди Карима, торговавшего фруктами в ларьке в квартале от моего дома. Машуня была горой, мне быть Магометом. До обеда меня вряд ли хватятся. Пока я не вызывал подозрений отлучками. А на тех, кто вне подозрений, в нашем лагере взрослые время не тратили.
До лагеря я добрался быстро. Ворота его в точности напоминали наши. Только название другое. "Sleeping Beauty" значилось там. "Спящая Красавица", -- мысленно перевёл я. Что ж, самое девчачье название. Лучше не придумаешь для лагеря, куда привозят одних лишь девчонок. "Что же нас-то так странно назвали?" -- подумалось мне. Но какое имя дать нашему лагерю? "Pirates of the Caribbean"? Я мысленно поменял вывески, вспомнил события последних дней: странные исчезновения, громадную тень, равнодушие вожатых. После этого название "Пираты Карибского моря" показалось мне крайне неподходящим. Пираты всё ж -- единая команда. А загрузи "Ван Вэй Тикет" на судно, у него мигом обнаружится пробоина, но дела до того никому не будет. И все пойдём ко дну.
Но и причины, по которым его назвали "One Way Ticket", никак не вырисовывались. Я боком протиснулся в щель меж створок, стараясь их не задеть. И увидел, что они ржавые, а их низ утопал в прошлогодней листве, будто ворота уж несколько лет как не раскрывались. Впереди простиралась дорога. На асфальте там и тут встречались выемки, трещины, а иногда и ужасающие колдобины. И везде листья, листья, листья. Сухие и мёртвые.
Первые пять минут я дико боялся, что меня схватят, как постороннего. Фантазия рисовала мрачные объяснялки перед заведующей, похожей на ведьму, затянутую в узкое блестящее фиолетовое платье. Следующие три минуты я пребывал в оглушающем восторге, осознав, что и тут дела до меня никому нет. Но после опять обеспокоился. Похоже, лагерь пустовал. Поэтому вчера, когда я взирал на него с высоты, он кутался во тьму. Не для кого было зажигать огни на аллеях и в корпусах. Некому было поворачивать выключатели.
"Спящая красавица", -- снова и снова повторял я название лагеря.
Зачем-то его ведь назвали именно так?
"Мы долго спим, -- вспомнил я слова Машуни. -- Мы просыпаемся лишь на молодую Луну. Если точнее, то в первую её четверть".
-- Ну, и где же вы, спящие красотки? -- проворчал я чуть слышно.
Кузнечики в травах стрекотали громче, чем я ворчал.
Прошло каких-то полчаса, а я уже досконально облазил заброшенный лагерь. Ни единого признака жизни. В корпусах кровати без простыней и матрацев. Тумбочки представляли абсолютно пустое нутро. И видно, что здания покинули давно. Непонятно, как жили тут девчонки. Если они вообще тут жили.
В центре лагеря раскинулся старинный, поросший изумрудным мхом фонтан. Фигурная раковина размером с лодку, а над ней стена, выложенная кафельной плиткой, где изобразили героев известной сказки. Только тут они были сумрачные. Всё утопало в синих тонах. Принцесса, накрытая лазурным покрывалом, мечтательно улыбалась, разбросав по светло-синей подушке длинные голубые волосы. Над ней склонялся синюшный принц в ультрамариновом плаще. В каменное окно лезли мраморные ветки, поросшие распустившимися бутонами синих роз. В раковине фонтана вместо воды застыло растрескавшееся бурое месиво. Но вода будто пропитала картину на плитках. Я словно видел спальню настоящего замка сквозь толщу прохладной и тусклой воды.
Лагерь обустроили вроде нашего. Даже корпуса и столовая на тех же местах. Отсутствовал только Осенний Угол. Зато где-то вдали, у противоположного края застоловского поля, темнела, похожая на гриб, башенка водокачки. Её окружали плотные кусты. Мне казалось, что глаза различают на них яркие грозди плодов. Но была ли это безобидная красная смородина или, напротив, волчьи ягоды, отсюда никак не определить. Прорываясь сквозь листву деревьев, к водокачке уходило множество тёмных проводов. Один из них, прогнувшись, свисал вдоль аллеи на уровне моего роста. Зачем-то я поднялся на цыпочки и приложил ухо к толстой резиновой изоляции. Мне показалось, что я слышу гудение тока.
В животе противно забурчало, и я поплёлся к столовой, надеясь невесть на что. Обеденный зал встретил пустотой. Ни ложки, ни вилки. Ни плошки, ни миски. По пыльной поверхности столешниц протянулись грязные разводы. Похоже, девчоночья бригада, дежурившая здесь последний раз, за чистотой не гналась.
И всё же взгляд за что-то зацепился. Посреди обеденного зала валялось древнее деревянное веретено.
Глаза торопливо обшарили находку. Один из острых концов окрасили чем-то бурым.
"Кровь, -- подумал я. -- Кто-то уколол палец".
"И уснул", -- вдруг подсказал холодный внутренний голос.
Зачем-то я подобрал веретено, покрутил в руках, не решаясь дотронуться до острого кончика. Потом разодрал носовой платок на две части, плотно замотал концы веретена, затянул покрепче узелки, связанные из лохматившихся обрывков, и сунул находку в карман куртки.