Медведица, впрочем, на встречу не спешила. И я снова успокоился. Даже если малыш решит со мной поиграть, я легко отпихну его маленькое тельце. На всякий случай наметив дерево, куда легче взбираться при появлении медведицы, я снова вернул взгляд на бурого малютку. Тот не решался сокращать дистанцию. Стоял на задних лапах, как заправский циркач, и помахивал передними, словно дирижировал невидимым и неслышимым оркестром. Забавный зверь, но где же его мать?
Мысль о медведице не давала покоя. Казалось, она в засаде. Казалось, она тоже решила поиграть со мной. Но по-взрослому. Не в цирк, а в охоту, уже распределив роли. Зудящая тревога и заставила меня пропустить решающий момент.
Нет, медведица не появилась. И медвежонок со злобным рыком не бросился ко мне, дабы вцепиться в ногу. Он оставался на месте, притоптывая и помахивая. Вот его голова странно съёжилась в лохматый, на глазах лысеющий шар, в котором начали проглядываться человеческие черты. В жутком жёлтом мире, где лишь тихонько позванивали листья, это зрелище вызвало липкий холодный ужас.
Ноги стали ватными. Но лишь на мгновение. Фантазия, любившая рисовать мрачные картинки, в долю секунды представила мне эпическое полотно, как непонятное создание вылупляется из медвежонка и бросается на меня. В следующий миг я сам бросился. Но, разумеется, не на зловещее существо, а прочь. К забору. К ограждённой территории, куда потусторонние твари не сунутся. Тогда я свято верил в магию ограждённых территорий.
Совершенно забыв, что преодолеть забор невозможно, я подскочил к деревянной стене, подпрыгнул, ухватившись за верх, и, словно боец на полосе препятствий, ловко перекинул ноги через ограду. Опасность сделала меня стремительным и невесомым. Лишь свалившись к подножию забора, я вспомнил о камнях, отбрасываемых невидимой преградой.
Почему она меня пропустила?
"Пока можно лишь шагнуть в лагерь ОТТУДА", -- вспомнились слова чёртика, живущего внутри. Сейчас чёртик помалкивал, и я чувствовал себя невероятно одиноко.
Но если он прав, всё логично. Я шагнул в лагерь С ТОЙ СТОРОНЫ. Из мест, в которые не пропускала преграда. Но в обратном направлении проходить ничто не мешало.
Поднявшись, я узрел невесёлую картину.
Всё видимое пространство лагерной территории находилось во власти жёлтого царства.
Глава 1
3
Ряды редеют
Мы с Лёнькой лежали на вершине высокого холма. Над нами проплывали золотые облачные горы. Казалось, запрыгни на такую, и можно отплыть в дальние страны. Например, в Индию. Мне хотелось в Индию. Там слоны. Там все купаются в Ганге. Там старинные дворцы и храмы. Там на белого человека смотрят, как на диковинку.
В общем, там не пропадёшь.
Но запрыгнуть на облака не получалось.
Поэтому мы с Лёнькой лежали на вершине высокого холма и неспешно перекидывались фразами.
-- А если исчезнем и мы? -- спросил я тогда. -- Если исчезнем? Если не вернёмся домой?
Лёнька медлил.
-- Иногда кажется, что если бы я не вернулся, для всех было бы лучше, -- вдруг сказал он. -- Тогда малышей бы в детдом не отправили. Им бы деньги все доставались. На меня тратиться не стоило бы.
-- Ты чего? -- испугался я. -- Не говори так. Не надо тебе исчезать.
-- Ты боишься не вернуться, -- неожиданно улыбнулся Лёнька. -- А мне хочется посмотреть, что прячется там, куда все исчезают.
-- Но если кто-то их убивает, -- сказал я. -- Маньяк какой-нибудь. Просто скидывает в лесную яму. Тогда ты не узнаешь ни-че-го.
-- Не узнаю, -- согласился Лёнька. -- Но мне уже будет всё равно.
Он внутренне готовился исчезнуть. Я рвался из лагеря, считая минуты до возвращения. А Лёнька не хотел возвращаться туда, где был балластом.
А я -- балласт? Или нет? Как назвать меня, готового с молотком в руках отстаивать права. На собственное время. На собственный интернет. На собственные деньги.
Не давая ничего взамен.
Мне стало нехорошо от этой мысли. Даже зажмурился.
А когда я открыл глаза, то ни холма, ни Лёньки. И сразу вспомнилось, что беседа эта была после ужина. На второй день моего приезда. В день знакомства.
Но после подумалось, что беседы этой и быть не могло. Никогда. Потому что мы познакомились с Лёнькой ещё до начала пропаж. Но всё виделось таким реальным, словно происходило по-настоящему.
Но не сегодня. А несколько дней назад.
А сегодня я только что сиганул через забор, спасаясь от неведомого чудища, ловко прикидывавшегося медвежонком.
Меня охватило странное ощущение Пустоты. Словно во всём мире, во всей вселенной не осталось ни одного живого создания. Лишь я один. И это ощущение никак не хотело уходить. Тишина не была мёртвой. Дул ветер. Шелестели листья. Глухо стукнул камень, отброшенный мной с пути. Но я не слышал ни одного звука из мира людей. Ни возгласа, ни обрывка разговора, ни стука. Даже шагов, кроме собственных. От этого пугающего ощущения я начал говорить вслух сам с собой.
-- Да я сейчас всем расскажу, что за твари бродят возле лагеря, -- разгневанно шипел я. -- Да сейчас все узнают, почему тут такой бардак творится.
На самом деле я абсолютно не представлял, что скажу любому из взрослых. О покинутом лагере девчонок? О далёком костре? О медвежонке? Любое направление представало нелепыми фантазиями. Но я всё равно хотел рассказать. Пусть меня изругают. Пусть все кости перемоют и выварят в солёном кипятке. Пусть разнесут с громом и молнией. Меня страшил мой монолог. Хотелось диалога. Любого. Всё равно с кем.
Я обогнул столовку, не увидев ни повара, ни дежурную бригаду. Это встревожило ещё сильнее. Но я не стал заходить в обеденный зал или на кухню. Я шёл к начальнику лагеря. Он старший. Пусть скажет мне. Пусть даст хоть какую-то разгадку. По-осеннему жёлтые травы стелились на громадном застоловском поле.
Дверь, за которой скрывались ступеньки, ведущие в кабинет директора, была заперта.
А ещё было как-то не по-летнему холодно.
В тоске я посмотрел назад. Потом снова развернулся по курсу. Ощущение, что я -- единственный человек на Земле, терзало невыносимо. Впереди по курсу был лишь угол, за которым в ночь мести что-то таинственно стучало. Но сейчас и там была тишина.
И снова угол. И снова мрачное предчувствие. Одиночество оказалось столь непереносимым, что я перестал бояться. Обнаружься за углом гигантский монстр, распахнувший двухметровую пасть, быть может, я деловито, без лишних слов, шагну в неё, и всё закончится. Но за углом не было монстра. Зато там валялась приставная лестница.
Почему-то я не мог отправиться дальше. Мне хотелось заглянуть к начальству. Может, в его обители лежит записнушка с элитной мобилой на твёрдой корке. И тогда я её открою, чтобы узнать, насколько увеличилось число галочек. И не стоит ли одна из них перед моей фамилией?
Я глядел на лестницу и вдруг в первый раз за сегодня обрадовался. В кабинете Палыча было окно. Я же помнил, как алой звездой отразилось в нём пламя спички. Дверь преграждала путь в кабинет. Но приставная лестница предлагала обходную дорогу.
Поднявшись по отсыревшим перекладинам и замарав руки неведомой слизью, я заглянул в директорское окно. Сумрачно и неуютно. В отчаянии я нажал на раму изо всех сил и вдруг почуял, как окно продавливается внутрь. Петля шпингалета, державшего окно, вылетела, и железный стержень со скрежетом прочертил по белому подоконнику ржавую линию.
Кабинет пустовал. В шкафу ни рубашки, ни носка. На столе ни единого документа. Только набор, наглухо привинченный к столешнице.