Кибицкий, уже хмельной, сел рядом.
Проходивший мимо мужчина несильно хлопнул его по плечу, Кибицкий удержал его за руку, усадил за свой стол.
– Знакомься, Ян. Это Надя, будущая звезда экрана. А это Ян, хозяин самого крупного книжного издательства. Мы с ним знаешь как начинали? В Риге на улице книгами торговали. В восемьдесят пятом, студентами, ага! Приезжали в Москву, покупали четыре чемодана книг и везли в Ригу. И однажды в поезде – ты не поверишь! – ночью… Ты помнишь, Ян? Ночью, Надя, мы с ним спим в общем вагоне. И я слышу сквозь сон, как кто-то с меня сапоги снимает…
– И с меня… – сказал Ян.
– Так, дернет чуть-чуть и уходит… – продолжал Кибицкий.
– И с меня… – сказал Ян.
– А через пару минут – опять чуть дернет и уходит…
– И с меня… – сказал Ян.
– А мы с Яном после армии еще в кирзе ходили, – объяснил Кибицкий. – Ну, я лежу, думаю: ладно! Сейчас он снимет с меня сапоги, я встану и как ему врежу!..
– И я… – сказал Ян.
– Но когда этот вор снял с меня сапоги до половины…
– И с меня…
– Поезд останавливается, этот мужик вдруг хватает два наших самых больших чемодана и – к выходу!
– Мы вскакиваем… – сказал Ян.
– Подожди! – перебил Кибицкий. – Мы вскакиваем, а бежать не можем – ноги в голенищах! Представляешь? Два идиота, сапоги на ногах болтаются! А вор с нашими чемоданами спрыгивает себе на станции, и поезд отправляется!..
Надя невольно разулыбалась, представив себе эту картину.
– Но самое смешное не это! – сказал Кибицкий. – Самое смешное, я думаю, было, когда он притащил эти чемоданы домой, открыл, а там – сплошной Майкл Крайтон! Полное собрание сочинений!
Надя засмеялась, а Кибицкий допил свое виски и продолжил, все больше хмелея:
– Так мы начинали. Учились на инженеров, а теперь у Яна издательство, у меня банк. Я Гобсек. Кровосос. «Кровососы и мародеры! Верните зарплату шахтерам!»
– Как мама? – спросил у него Ян.
– Мама лежит. – Кибицкий повернулся к пробиравшемуся через толпу официанту с подносом.
– У него мама парализована, – объяснил Наде Ян.
Кибицкий снял с подноса бокал с виски и сказал Яну:
– Слушай, Немцов мне сейчас сказал: спокойно, никакой девальвации не будет, всё под контролем! Но… Посмотри на этих людей. Не дай Бог, завтра что-то случится, они меня зарежут. И ты, кстати, тоже… – И Наде: – Ну, выпей что-нибудь. С нами, с буржуями. Давай я тебе наливку возьму. Тут знаешь какая наливка?! Антон сам делает!
– Спасибо, не нужно, – ответила она. – И вам тоже больше нельзя. Вы уже…
– Плевать! – хмельно отмахнулся Кибицкий. – Жизнь – только миг…
– А как вы машину поведете?
– А никак! На такси поедем. Ты поедешь ко мне?
Надя посмотрела на него в упор и, чеканя каждое слово, сообщила:
– Я – поеду – в общежитие. Вам ясно?
– Видал? – сказал Яну Кибицкий и повернулся к Наде: – Ну и еж-жай! – Он хмельно достал из кармана пачку денег и бросил перед Надей на стол: – Еж-ж-жай!
Надя встала:
– Эх вы! А ее детдому помогаете! Засуньте ваши деньги знаете куда?
Nike… Nike… Nike… – кроссовки с фирменным клеймом «Nike» ступали по полу. Это директриса Дома малютки водила по палатам толстую супружескую пару американцев в джинсах, белых носках и кроссовках «Nike».
– Здесь у нас грудные, до семи месяцев…
Переводчица переводила американцам на английский:
– Here we have babies up to six month…
А Надя, сидя в кабинете директрисы, говорила по телефону:
– Мам, не волнуйся, мне последний экзамен остался, сочинение! И все! Но я домой не приеду, у меня тут дела… – И, увидев вошедшую директрису, поспешно встала. – Все, мамуль! Пока! Спасибо, что позвонила! – Надя положила трубку. – Извините, Дина Алексеевна, это мама позвонила, из Уярска…
– Ладно, – сказала директриса. – Достань мне документы этого твоего любимчика, Игнатьева.
– А что с ним? – встревожилась Надя.
– Американцы его забирают.
Надя растерялась:
– Как это забирают? Куда?
– Куда, куда! – Директриса стала сама перебирать папки в шкафу. – Я ж тебя просила расставить по алфавиту.
Надя подскочила к ней вплотную:
– Куда они его забирают, Дина Алексе…
– Отойди, ты чё? – перебила директриса и достала папку Ивана Игнатьева, стала листать его документы. – Они его с ходу выбрали. Еще бы! Такой живой мальчик! И пусть едет – хоть там будет жить как человек!.. – Села за стол и добавила: – Вот дожили! Своих детей отдаем за границу и радуемся…