— Нет. Я не льстил себе до такой степени.
А зря! Она всегда помнила о нем, и это мешало ей двигаться вперед и наслаждаться жизнью.
— А как ты? Женился?
— Если говорить твоими словами, cara, дорогая, что я мог предложить женщине, чтобы она захотела меня? — Он улыбнулся.
Лицо искусителя… тело бога… такие страстные губы, что грех покажется достойным уважения, а скромность — помехой! Чувствуя, что краснеет, Стефани снова отвела взгляд.
— Боюсь, ты еще не понимаешь, что такое долг. Ты просто поздний цветок — из тех мужчин, которые поздно созревают.
— Или из тех, которые ждут, когда будут точно знать, чего хотят, прежде чем жениться. Я против разводов.
— Ты говоришь совсем как мой отец.
— Никогда не думал, что ты станешь нас сравнивать, — удивился Матео.
— В действительности я хорошо помню твои слова, что в таком необученном виде я никогда не стану соответствовать твоим утонченным меркам. — Молодая женщина еще больше покраснела, на этот раз от стыда. — В то время мне только исполнилось девятнадцать. Я была еще девчонкой, на которую оказало влияние воспитание и которая знала, чего ждет от нее отец.
— Во всех прочих отношениях ты была женщиной, Стефани.
Его манера произносить ее имя, делая ударение на первом слоге и растягивая последний, чувственно ласкала ей слух.
— Нет, — холодно возразила она, — я была глупым, наивным подростком. Я думала, что когда мужчина говорит: «Я тебя люблю», он действительно любит. А ты только хотел затащить меня в постель. Ты знал, как мне польстить, ты только этим и занимался.
— Только этим? — Голос Матео стал вкрадчивым, и женщина вздрогнула, как будто он прикоснулся к ней. — А разве ты не пришла ко мне по своему желанию? Разве я силой затащил тебя в конюшню? Насколько я помню, ты получала со мной удовольствие.
— В самом деле? — Стефани уставилась вдаль, изображая, что ей надоела эта тема. — Возможно. Не буду спорить. Но если хочешь знать правду, я почти не помню подробностей нашей связи. Боюсь, они давно погребены под более важными событиями моей жизни.
— Я был твоим первым любовником, — горячо возразил мужчина. — Может, я и не годился для того, чтобы сидеть за столом твоего отца, но я обучил тебя страсти, наслаждению. Не верю, что женщина когда-нибудь забывает о таком опыте независимо оттого, что случится потом.
— Она также не забывает, когда ее бросают! Я помню, что довольно быстро надоела тебе.
— Но я никогда не забуду, какой ощущал тебя в своих объятиях — такой хрупкой, неуверенной, податливой. Помню, какая у тебя кожа, волосы… твои прикосновения, запах.
Положение с каждой секундой становилось все более невыносимым. Стефани встала. Она уже солгала ему, и чем дольше будет оставаться здесь, тем больше вероятность, что солжет снова. Больше так продолжаться не может.
— Приятно было снова увидеть тебя, Матео, — твердо произнесла она. — Но мне действительно пора.
К ее ужасу, мужчина задержал ее, схватив за запястье.
— Ты так и не сказала мне, кто такой Саймон.
— О! — Этого вопроса Стефани боялась больше всего. Она глубоко вздохнула: — Мой сын.
— Сын? — Матео удивленно поднял брови.
— Почему ты так удивлен. Мой брак был недолговечным, но оставил нечто хорошее. — Стефани старалась запутать его, чтобы Матео и в голову не могло прийти, что это его сын.
— Не настолько хорошее, как оказалось, чтобы помешать разводу, — заметил Матео.
— Ребенок не для того, чтобы склеивать развалившийся брак.
— Не согласен. Вся ответственность лежит целиком на плечах родителей, и думаю, наличие ребенка — серьезная причина, чтобы сохранить отношения.
— Это не всегда возможно. Некоторые браки обречены.
— Если бы у меня был сын… — Он пожал плечами.
— Но у тебя его нет! — слишком поспешно оборвала она и тут же добавила: — По крайней мере, полагаю, что у тебя его нет.
— Нет. — Он внимательно взглянул на Стефани. — Но если бы он у меня был, я бы сделал все, чтобы сохранить семью. Я бы не позволил моему ребенку разрываться между родителями, как будто он вещь, которую надо разделить надвое.
Стефани заметила на террасе Саймона и, испугавшись, что он побежит ей навстречу, заметила:
— В идеальном мире я бы этого тоже не допустила. А сейчас, если позволишь…
— Мама! — позвал Саймон.
— Сейчас приду, солнышко. — Она улыбнулась и помахала ему, потом повернулась к стоящему рядом мужчине. — Убери руку, Матео. Сейчас же!
— Так это и есть твой сын? — Он, казалось, не слышал ее реплики и смотрел на Саймона.