За окнами начало темнеть, когда мы с Лизой вытащили из коробки самодельный застекленный фонарик со вставленной в него свечкой, и зажгли ее. Я взял этот фонарик за длинную ручку, мы вместе вышли на главную улицу села. А по ней вниз катился людской поток, вбирая в себя тоненькие ручейки людей из прилегающих улиц и переулков. Люди орали, горланили, пели песни. Почти каждый из них держал в руках тоже фонарик с зажженной внутри него свечкой. Мы с Лизой, взявшись за руки, влились в этот многоголосый, пестрый людской поток, который подхватил нас, закружил и понес вниз под гору. Впереди нас несколько ребят несли на руках круглый бочонок, на борту которого красовалась надпись Wein (Вино). Вместе со всеми я тоже во все горло орал самую популярную на этом празднике легкомысленную песенку:
Trink, trink, Brüderlein, trink!
Laβ dein Sorgen zu Haus.
Und mein Kümmel und dein Herz,
Dann ist Leben ein Scherz.
Пей, пей, братец, пей!
Оставь все заботы дома.
Пусть вино мое и сердце твое
Сделают жизнь веселой.
Поток людей с главной улицы свернул на переулок Борнберг, и мы стали медленно приближаться к источнику Гахель, самому дорогому и почитаемому месту в селе. Здесь толпилось много народу, и каждый человек хотел окропить себя священной водой из этого источника. Мы с Лизой с трудом пробрались сквозь веселую поющую толпу к источнику, чтобы тоже проделать эту традиционную и обязательную процедуру. Протянув руки к тоненькой струйке воды, я неожиданно встретился глазами с фрау Крумбайн, которая узнала меня, сделала круглые глаза и воскликнула:
– Kommandant!
А Лиза в это время нагнулась к источнику и достаточно громко проговорила: “Спасибо, святой Гахель, за твой подарок и за нашу любовь!" Я брызнул водой сначала на свое, а потом на Лизино лицо, улыбнулся в лицо знатной фрау и вместе с девушкой затерялся в толпе. А толпа веселых, возбужденных, поющих и прыгающих людей вынесла нас на площадь перед Новой кирхой, где собралась огромная масса народу, чуть ли не все село. На высоком постаменте стояла огромная, обвитая виноградными лозами бочка, из крана которой рекой лилось свежее вино. Подходи к ней любой веселый человек и пей, сколько хочешь! А вокруг нее, взявшись за руки, стояла стена из жителей села, которые покачивались из стороны в сторону и горланили слова знакомой песенки: “Trink, trink, Brüderlein, trink!”
Мы с Лизой нашли в этой цепочке людей свободное местечко и, тоже качаясь в такт песенки, горланили во весь голос: “Laβ dein Sorgen zu Haus”. Потом мы пробрались к входу церкви и проникли внутрь. Там шло богослужение. Его проводил пфаррер Алоис Хайнебродт со своим помощником. Церковь тоже была заполнена до отказа. Мы не нашли ни одного свободного места на скамейках, пришлось постоять недалеко от входа. Никто не обратил на нас никакого внимания. Простояв несколько минут в благоговейном молчании, мы вышли наружу.
ВАНИЛЯЙН И ЛИЗХЕН
Хейероде. Октябрь 1945 г.
На обороте этого снимка рукой Лизы написано:
Wenn zwei Herzen treu sich lieben,
Und dann traurig auseinander gehn,
Oh, wie selig wӓhr die Stunde,
Wenn wir uns mal wiedersehn.
Dein Lischen
Когда два сердца любят друг друга
И вот однажды должны разлучиться,
О, как блажен будет тот час,
Когда мы опять друг друга увидим.
Твоя Лизхен
В этот вечер мы с Лизой допоздна бегали по нарядным улицам Хейероде, правда, иногда забегали в какой-нибудь темный уголок, чтобы лишний раз поцеловаться, потом опять выбегали на люди и продолжали праздник. А он продолжался всю ночь напролёт. Уставшие и проголодавшиеся, когда было уже далеко за полночь, мы побежали “домой”. Я потянул ее к себе в комендатуру, а Лиза – в свой дом. Как всегда в таких поединках, победила она. Осторожно, чтобы нас никто не услышал и не заметил, мы как преступники открыли большим ключом калитку, а потом ключом поменьше – входную дверь дома, сняли у порога обувь и босиком прошлепали в гостиную, в ту самую, на первом этаже, комнату, которую Мутти приготовила для моего проживания в их доме. Об этом как-то раз мне рассказала Лиза. Боже мой, как здесь было тепло, уютно и благостно! Красивый ручной работы диван, широкая двуспальная кровать с традиционной немецкой высоко взбитой периной, тюлевые опущенные до самого пола занавески, небольшой круглый столик, накрытый расшитыми, как на Украине, полотенцами. Все, что было на столе, заботливо приготовила добрая и трудолюбивая Мутти. Столик небольшой, а еды на нем было много, я даже заметил миниатюрный графинчик с какой-то домашней настойкой.
Все яства – закуски, бутерброды, пирожные – были быстро уничтожены, а от выпитой настойки голова пошла кругом. Мы быстро по-домашнему разделись и юркнули под теплую и мягкую перину. Немецкие перины! Какая же это удобная и нужная вещь! Как мне кажется, у немцев в обиходе вообще не было одеял, во всяком случае, я их не видел, а повсюду встречались только одни перины. Если в комнате холодно, то натягиваешь на себя всю равномерно взбитую перину. Если же жарко, то весь пух одним легким движением можно стряхнуть в угол перины и тебе уже будет не так жарко под ней. Удобно? Очень.