Началась обычная волокита с подачей вагонов. Их не подали ни 1-го, ни 2-го, ни 3-го февраля. Павел Крафт, Евгений Федоров и еще несколько офицеров тоже перебрались в Молькерай, так как это молочное предприятие находилось рядом с железнодорожной станцией, откуда отправлялись все раньше ушедшие эшелоны.
Однако, у нас с Лизой в Молькерайе была своя небольшая комнатка, в которую мы никого не пускали. Каждый день отсрочки мы принимали как подарок судьбы. Мы неотлучно, день и ночь, находились вместе друг с другом и без конца обнимались и целовались, так как понимали, что идут последние часы нашего счастья, отпущенные суровой судьбой. Нам предстояла длительная разлука, скорее всего, разлука на всю жизнь. Однако Лиза хваталась за каждую соломинку, за каждую примету, чтобы убедить себя и убедить меня в обратном. Она убежденно говорила:
– Ваня, ты не будешь отрицать, что предсказания Вюрфеля-1 сбылись. Он предсказывал четыре встречи после твоего отъезда из Хейероде, и мы на самом деле ровно четыре раза уже встретились. Ты помнишь, что Вюрфель-2 предсказывал нам еще одну встречу уже после твоего отъезда из Германии, и я уверена, что и эта встреча состоится!
Я верил, и она верила, что и эта встреча обязательно состоится, так как без этой веры нам невозможно было жить дальше. Мы обещали друг другу всю жизнь независимо от времени и от расстояний любить друг друга и при первой возможности писать письма. А Лиза в который раз заявляла, что я и есть ее единственный муж, что ей больше никто другой не нужен, и потому она никогда не выйдет замуж за другого. Я убеждал ее навсегда выбросить из головы эту мысль, говорил, что она молода, здорова, красива, что она только начала свою жизнь, что у нее все еще впереди, что может встретить достойного человека и полюбить его.
– Ты свободен и поступай, как знаешь. Моя жизнь принадлежит мне, и я сама распоряжусь ею.
Такие ее заявления ставили меня в тупик, и я вскоре прекратил разговоры на эту больную для нас тему. Один за другим проходят дни 4-го, 5-го, 6-го февраля, а вагонов все нет. Может быть, их вообще не будет? Иногда я бегал на станцию с одной целью – узнать что-нибудь новое о начале нашей погрузки. Как только я возвращался, Лиза стремительно подбегала ко мне и впивалась в меня глазами.
– Опять отсрочка! – говорил я.
Тогда она со вздохом облегчения опускалась на диван и шепотом благодарила Святую Деву Марию за очередной подарок. И только 8-го февраля 1946 года, наконец, вагоны были поданы, и началась знакомая суматоха погрузки. Наш эшелон состоял из 12-ти четырехосных пульманов, но для штаба полка в центре состава находился один пассажирский вагон, в котором нашлось место и для меня. Однако и в этот день мы тоже не отправились в дорогу, а была объявлена задержка до утра следующего дня.
Всю ночь в нашей маленькой комнатке на втором этаже Молькерайя горел свет, всю ночь мы с Лизой не смыкали глаз, всю ночь мы просидели рядом, тесно прижавшись друг к другу и… молчали. Уже было все переговорено и выговорено, все решено и условлено, осталось только еще раз, последний раз поцеловать друг друга и расстаться на веки вечные, ведь мы хорошо понимали, что теперь уж нам никогда больше не встретиться и не увидеться и никакой Вюрфель не поможет нам. Два слившихся в единое целое сердца, разрывались заживо на две части.
Под утро, не раздеваясь и не выключая света, мы незаметно для себя заснули глубоким сном. Вдруг в дверь раздался оглушительный стук: “Эшелон уходит!”
Это кричал посыльный Павла Крафта, который прибежал со станции с этим известием. Павел и Гертруда прощались в соседней комнате. Я мгновенно вскочил на ноги, поспешно чмокнул Лизу в губы, выбежал на улицу и стремглав помчался на вокзал. За мной, сопя и топая, бежал Павел. Мы с ним хорошо знали и понимали, что будет, если мы отстанем от эшелона. Наш состав действительно медленно двигался по рельсам, но я все же успел на ходу заскочить на подножку штабного вагона и сразу же стал искать глазами Лизу, которая вот-вот должна появиться на перроне. Но случилось чудо, по-другому этот факт не назовешь: пройдя еще несколько десятков метров, наш состав резко затормозил и остановился. Я мгновенно спрыгнул на землю и опять стал шарить глазами по перрону в надежде еще раз увидеть Лизу. Она появилась в дверях центрального входа в вокзал, на ходу застегивая пуговицы своего пальто. Я сорвался с места и что было сил помчался к ней, крича по дороге:
– Лиза, Лизхен!
Она тоже увидела меня и бросилась мне навстречу, и мы еще раз встретились и в самый наипоследний раз обнялись и поцеловались. Чувствую, что наш эшелон снова начал движение и что на этот раз я не успею нагнать его, но оторвался от Лизы у меня не было сил, не было сил оставить ее одну и, как мне казалось, бросить ее на произвол судьбы. Огромным усилием я заставил себя оторваться от ее горячих губ и в последний раз заглянуть в ее черные бездонные глаза, и в этот момент она протянула мне руку, в которой я увидел какую-то бумажку.