Первые дни мать Ванюшки не отходила от больных красноармейцев - у обоих, похоже, началось воспаление легких, и она серьезно опасалась за их жизнь.
Но потом произошел перелом, причем сразу и у одного, и у другого. Бойцы стали понемногу поправляться, хотя были еще очень слабы. Мальчики, как могли, помогали ухаживать за больными.
За эти дни Ванюшка узнал в подробностях, как его приятели очутились с бойцами в подземелье. Генька и Лешка рассказали, что вскоре после того, как Ванюшка с матерью ушли из Микрюковского врага, со стороны Дорошева из лесу выползло много немецких танков, которые пошли по полю прямо на Нечаево. Наши орудия стали бить по ним прямой наводкой, а из окопов бойцы стреляли из противотанковых ружей. Два танка загорелись. Но у немцев, по-видимому, были хорошие артиллерийские корректировщики. С дорошевского холма ударила фашистская артиллерия и почти сразу разбила все наши пушки. Лишенные артиллерийского прикрытия, красноармейцы до последнего находились в окопах, кидая в приближавшиеся танки гранаты. Но первая волна немецких стальных машин легко проскочила между окопами и устремилась к Пешкову, где наших солдат, кстати, вообще не было.
Вторая группа танков принялась хладнокровно уничтожать оставшихся в окопах. Там полегло человек тридцать - сорок. Один из тех, кто находился в крайнем окопе на правом фланге, был контужен разрывом танкового снаряда. Когда он пришел в себя, то увидел, что все его товарищи убиты, танки ушли, а к деревне приближаются вражеские бронетранспортеры с солдатами. Боец выбрался из окопа и пополз к ближайшей усадьбе. Он протиснулся под слегами и оказался около Генькиного дома. Пока немецкие солдаты соскочили с бронетранспортеров и рассыпались по деревне, проверяя дома, боец успел незаметно войти во двор Генькиной избы и через сени залезть на чердак. Там он снова потерял сознание. Бойца звали Григорий.
Когда он очнулся, внизу слышалась немецкая речь - спускаться было нельзя. В избе поселились немцы, а из чердачного окна было видно, что по улице ходят патрули. На вторые сутки продрогшему, голодному Григорию удалось окликнуть Геньку, когда тот выскочил в сени. Генька принес какой мог достать еды и одежды, чтобы боец немного согрелся. Тот, бедный, в основном сидел на теплом борове [Боров - часть дымохода, ведущая от печи к дымовой трубе.]. Однако бойца надо было выводить из деревни, на чердаке становилось очень холодно, и Генька решил спрятать Григория в дорошевском подземелье. Там было безопасно и имелось достаточно продуктов.
Только осилить подобное дело один Генька не мог. Следовало что-то придумать. До Цапая добраться невозможно - немцы никого из деревни не выпускали, а дорогу на Богданово охраняли особо тщательно. Тогда Генька обратился за помощью к Лешке Трифонову, человеку рассудительному и надежному. Тот, не колеблясь, согласился помочь. Оставив родным записки, чтобы о них не беспокоились (большего беспокойства, чем эти записки, придумать было трудно), Генька и Лешка вечером помогли Григорию перебраться с чердака в омшаник, а ночью, открыв маленькую заднюю дверь двора, вывели его в огород. Далее троица ползком направилась мимо разбитых окопов к Овинной речке. После речки пошли не скрываясь, благо было очень темно.
Григорий шел с трудом, он простудился и последние дни плохо себя чувствовал. Но переодеться в старую гражданскую одежду и спрятать где-нибудь винтовку и гранаты, как предложил Генька, отказался наотрез. Ребята опасались, что Григорий до подземелья не дойдет и свалится прямо в лесу. Решили немного отдохнуть в шалаше.
В шалаше, к своему изумлению, ребята обнаружили еще одного красноармейца и тоже очень больного. Как выяснилось впоследствии, шофер Николай отстал со своим грузовиком, везшим продукты, от большой автоколонны. Мотор старенького грузовичка время от времени отказывал, и Николай на ходу устранял неисправность. В Дорошеве жители сказали ему, что шоссе на Рогачево уже перерезано немцами, и посоветовали свернуть налево, по лесной дороге добраться до Чернеева, а оттуда к нашим на Трехсвятское. Николай так и сделал. Но на лесной дороге мотор снова забарахлил. Шофер в который раз принялся его чинить, когда услышал шум моторов немецких танков. Кое-как Николай заставил свою технику отъехать метров на триста в лес, в сторону от дороги, после чего мотор окончательно заглох. Танки прошли мимо, не заметив грузовика.
Несколько дней возился Николай с мотором, пытаясь его исправить, но сделать ничего не смог. За это время он обнаружил неподалеку от автомобиля добротный шалаш и в нем ночевал. Он грелся около костра, который разводил с помощью бензина, но все равно простудился. Судя по установившейся в лесу тишине, он оказался в тылу у врага. Надо было что-то предпринимать. Николай спрятал в густом ельнике ящики с продуктами, в основном консервы, вытащил все, что можно, из грузовика и сжег автомобиль. Он надеялся пешком пробиться лесами до расположения наших войск. И тут ему стало совсем плохо - начался жар, потом сильный озноб. Он еле доплелся до шалаша и повалился в забытьи на лапник. Когда его нашли ребята, он не знал, сколько времени пролежал в шалаше.
Вначале Генька и Лешка растерялись: двое больных красноармейцев, которых срочно надо было лечить, но неизвестно как и неизвестно чем. Из почти бессвязной речи Николая они все же уяснили, в какую обстановку попал водитель грузовика.
Подумав, Лешка сказал:
- Генька, мы с тобой набираем как можно больше консервов - бери только мясные и сгущенное молоко - и двигаем с этими двоими в твое неизвестное подземелье. Пока темно. Здесь еще километра два с половиной. Дойдем!
И потихоньку двинулись к дорошевскому холму.
Первым медленно шел Генька, единственный из всех знавший, где вход в подземное убежище. Он постоянно оглядывался назад, боясь, что бредущие за ним бойцы упадут и больше не встанут. В то же время его не оставляли мысли о матери и сестренках: каково им будет без него и как они поймут его дурацкую записку?
За Генькой ковылял Григорий, в горячечных мыслях которого все путалось. Ему казалось, что как только они окажутся в подземной деревне так ее называл Генька, - все сразу станет хорошо и он быстро поправится. Временами он вновь и вновь вспоминал немецкие танки - четыре танка против окопа, в котором их ждали трое наших бойцов. Они одни остались в живых из всей роты и были живы так долго потому, что их окоп оказался самым крайним справа, а танки уничтожили сначала всех в центре и слева. Трое не собирались бежать, они готовились умереть, судорожно держа в руках гранаты. Но танки не стали давить их гусеницами, передний просто выстрелил в упор из пушки, и все трое упали бездыханными на дно окопа. Двое никогда больше не поднялись, а Григорий очнулся и не нашел на своем теле ни одной царапины.
Николай, следовавший за Григорием, ни о чем не думал. Он плелся, шатаясь как пьяный, и в его затуманенном сознании билась единственная мысль: "Дойти, дойти, дойти, я не имею права так глупо умереть. Если я умру, мама останется совсем одна". Эта мысль заставляла его передвигать ноги и не позволяла расслабиться ни на секунду, чтобы упасть на землю, уснуть и забыть все на свете...
Замыкал шествие Лешка Трифонов. Он обостренно воспринимал все, что происходило вокруг, и чувствовал себя в ответе за всю эту, по его мнению, не очень серьезную компанию.
Лешка не мог не откликнуться на Генькину просьбу спасти погибавшего на чердаке бойца. В то же время он не совсем доверял Геньке, зная его излишне восторженный характер. Упоминание о Ванюшке и Цапае несколько успокоило Лешку: если устройством базы в подземелье занимались Иван и Володька, значит, дело достаточно основательное. Но все же кошки у него на душе скребли: что там на самом деле находится под дорошевской церковью? Можно ли спрятать под землей больных бойцов? И как их потом лечить? Скептические мысли не мешали Лешке контролировать маршрут, которым вел их Генька. Но Генька знал Козарево как свои пять пальцев, а благодаря снегу, покрывшему землю, в лесу не было темно.