Дереник Демирчян
ВАРДАНАНК
КНИГА ПЕРВАЯ
Над долиной Тарона хмурилась ночь. Все утопало во мраке. Лишь вдали, над волнообразными уступами гор, в россыпи лихорчдочно мерцавших звезд торжественно светлело небо.
В воздухе тянуло прохладой ранней весны.
Как мрачное видение маячил во тьме аштишатский монастырь. Казалось, ничто не в силах смутить его величавый покой. Холодный ветерок зябко посвистывал между ветвями деревьев, обнаженные вершины которых тянулись к небу.
Но молчаливый покой монастыря был кажущимся. Из-за стен внезапно вырвался багровый луч, заскользил по сумрачным стенам и деревьям. Свет приближался, дрожа и колеблясь. Ржаво скрипнули ворота, распахнулась и, высоко подняв факел, из них в л тел коренастый монах с вьющейся остроконечной бородкой. Он посторонился и, освещая дорогу, пропустил в ворота пожилого, высокого роста воина.
Опустив глаза, воин прошел мимо расступившихся перед ним монахов и молча остановился, видимо, кого-то нетерпеливо ожидая. Поправив свой узкий тугой пояс, на котором висел меч в ножнах с золотой насечкой, он взглянул на небо. Изогнутый орлиный нос придавал горделивую суровость резко очерченному лицу воина, тонкий рубец прорезал сверху донизу правую щеку.
Опаленное солнцем обветренное лицо с короткой седой бородой свидетельствовало о жизни, проведенной в битвах и походах, вдали от домашнего очага. Чем-то старозаветным веяло от этого крепкого человека, какой-то огромной духовной мощью. Лишь печать грусти – черта людей, перенесших много испытаний, – да пепельно-серые кудри, падавшие на плечи, слегка смягчали суровый облик этого мужа. Он производил впечатление человека молчаливого, словно чем-то постоянно озабоченного, привыкшего мыслить и действовать, человека, который, приняв решение, будет защищать его с оружием в руках. Железные мускулы и вся его осанка говорили о необычайной жизненной энергии, не сломленной годами.
Монахи, разделившись на два ряда, выстроились по обе стороны от него, скрестив руки на груди. Лишь один из них-юноша с одухотворенным лицом и мечтательными глазами, по-видимому, мирянин, еще не принявший пострига, но проживавший в монастыре, – близко подошел к воину.
– До рассвета далеко еще, Спарапет, – почтительно промолвил он. – Ты бы отдохнул, прежде чем пуститься в путь.
Воин молча взглянул на него и с жестом нетерпения повернулся в сторону монастырского двора.
– Поторопись, Арцви! – донесся оттуда чей-то голос.
Немного погодя послышался конский топот. Монахи быстро расступились, и молодой воин вывел двух скакунов.
Пожилой воин спокойно подошел к одному из них, собрал поводья и вставил ногу в стремя. Телохранитель помог ему вскочить в седло.
Молодой мирянин, с тревогой следивший за пожилым воином, тоскливо спросил:
– И долго будет длиться это испытание?
– Долго, – как бы про себя промолвил воин, с горькой усмешкой опуская взор. Помолчав, оь многозначительно прибавил:
– Ты ведь и сам воин, должен понимать.
Затем, поправившись в седле, он взглянул на монаха, который светил ему. Тот быстро подошел.
– Значит, вы отправитесь вдвоем в Арташат завтра же?
– Конечно! Непременно – отозвался тот, многозначительно глядя прямо в глаза воину.
– Там есть бесстрашные опровергатели лжеучения огнепоклонников, но… Впрочем, увидимся, поговорим.
Воин не закончил свою мысль, но, как бы что-то вспомнив, вновь оглядел монахов и продолжал:
– Нужно сразу покончить со всем этим, не время теперь мудрствовать!
Монахи подошли ближе. Воин обратился к ним:
– Надеюсь, вы хорошо уразумели, что решено нами? Повторяю вновь: не вступать в прения о вере ни между собой, ни с царем персов! Не время мудрствовать. Тем паче следует прекратить имущественные споры и всякие пререкания с нахарарами о первенстве. Откажитесь от распрей, проповедуйте единение. Ведь бедствие надвигается на час, и неслыханное бедствие!
И он не то с упреком, не то с недоверием оглядел монахов, в глазах которых читалась глубокая печаль.
– Прощаюсь с вами в надежде…
– Господь – прибежище наше и надежда! -отозвались монахи.
Один из них, согбенный старец с лицом цвета меди, дрожащими устами прошептал начало молитвы: «Направь, о господи, стопы мои…»
Остальные монахи осенили себя крестным знамением.
– Ну, в путь, – вымолвил воин и обратился к монахам:- Пребывайте с миром!
– Путь добрый! – отозвались монахи в один голос.
Воин отдал поводья. Конь его заплясал на месте, грызя удила, затем рванулся вперед. Всадник осадил его и пустил шагом. Телохранитель Арцви следовал за своим господином.
При свете факела монахи молча провожали всадников глазами. Багровый свет еще некоторое время озарял лица монахов я сумрачные стены монастыря.
Всадники ехали по каменистой тропе. Прихотливо извиваясь, она спускалась в равнину. На востоке появились зеленоватые отсветы. Близился рассвет. Звезды побледнели. Неясные очертания стали проступато из мрака, когда всадники достигли долины.
Пожилого воина не покидало тяжелое раздумье. Следовавший за ним Арцви с трудом сдерживал своего коня, рвавшегося вперед. Скакун плясал, тряс гривой и поводил горящими глазами, с трудом смиряясь под рукой опытного всадника, не позволявшего ему вырваться вперед.
Погруженный в свои тревожные мысли, пожилой воин неосторожно тронул своего коня шпорой. Тот взвился на дыбы и помчался вихрем. Конь Арцви, казалось, только этого и ждал, бешено рванувшись, он тоже помчался. Удержать его было невозможно. Он обогнал переднего скакуна. Тот в свою очередь, подобрался, и кони помчались, по ровному лугу, стремясь обогнать друг друга.
Бешеная скачка, соответствовала душевному состоянию пожилого воина. Ему хотелось рассеять угнетавшие его думы, поскорее добраться до места назначения и освободиться от тревоги. Что до Арцви, то он наслаждался душевно и физически скачкой. Исполинской силой веяло от этого ладно скроенного, плотного, но гибкого юноши. Лицо его было исчерчено рубцами- следами ран, полученных в боевых схватках. Проницательные глаза не покидала добродушная усмешка.
Скачка, возможно, длилась бы еще долго, но Пожилой воин осадил своего скакуна. Тот рванулся было, но всадник так натянул поводья железной рукой, что конь захрапел и замедлил бег. Труднее оказалось обуздать скакуна телохранителя. Кружась на месте или взвиваясь на дыбы, разгорячившийся конь старался сбросить седока. Но в конце концов унялся и он, и оба коня пошли некрупной иноходью.
На лугу справа показались какие-то всадники. Заметив воина и его спутника, они, стремясь сократить дорогу, поднялись на холм и рысью пустились наперерез.
Впереди ехала группа женщин, девушек и юношей во главе с немолодой уже, высокой и худощавой женщиной. Что-то орлиное в ее лице напоминало лицо пожилого воина. Перевитые лентами густые косы были закреплены на лбу и на затылке, одежда высоко подобрана шелковым поясом. Рядом с нею ехала красивая девушка лет двадцати.
Все они были вооружены копьями, мечами и луками. У подножия холма они пустили коней вскачь. Рядом с сильными конями бежали, высунув языки, гончие. Группа возвращалась с охоты. Притороченные к седлам две кабаньих туши подбрасывало во время скачки.
Охотники были забрызганы грязью и покрыты густым слоем пыли. Но осанка и одежда выдавали их знатное происхождение. В те суровые, патриархальные времена даже в семьях нахараров считалось совершенно естественным, чтобы женщина носила оружие. Не только в крестьянских, но и в княжеских семьях женщины умели обращаться с оружием, привыкнув с детства принимать участие не только в опасной охоте на диких зверей, но и в стычках с персидскими войсками, стоявшими в нескольких крепостях Армении и часто совершавшими набеги на мирное население.
Всадники постепенно замедлили скачку и перешли на шаг. Окинув их испытующим взглядом, пожилой воин сурово спросил:
– Почему вы возвращаетесь так рано?
– Мы спешили, чтобы попасть на сегодняшние военные игры, отец, – ответила немолодая женщина, видимо, чего-то не договаривая.