– Поглядите только, до чего дошла наглость простолюдина!.. – бормотал он в ярости. Он рванулся было к Аракэлу, и Шмавон едва успел его удержать.
– Оставь, князь, неужели ты не видишь, какие времена настали, как дерзко поднял голову простолюдин?.. Погоди, не тронь его: он свою голову спасет, а вместе со своей и нашу…
Нершапух пересилил себя, смолчал.
Сопровождаемый нахарарами, Вардан обошел весь лагерь, осмотрел все, дал наказы сепухаи и войсковым старшинам, распорядился привести в боевой порядок полки и отряды ополчения. Тревога, вызванная смотром, перекинулась из города в окрестные села. Крестьяне стекались к лагерю и напряженно смотрели, что там происходит.
Вардан, имея по правую руку Атома Гнуни, обходил войска и молча обдумывал предстоящие действия. Старый военачальник, прекрасно знакомый не только с армянской, но и с персидской и с византийской науками ведения войны, – он хорошо понимал, что надвигающаяся война будет стоять вне обычных законов стратегии, что это будет война на полное уничтожение…
Но чем дальше Вардан шел, чем глубже проникал он в народную душу, тем крепче в его душе пускал корни росток надежды.
– Скажи, Спарапет, ты шутил, говоря, что мы будем участвовать в войне простого народа? – спросил Атом.
– Нет, князь, не шутил! Я простой человек, мне не по силам двигать горы. Мне никто не давал большого общегосударственного войска, чтобы я мог сражаться по правилам не знаю уж какой стратегии – византийской, персидской или армянской. Не будем скрывать – нахарарство боится этой войны. Духовенство заботится о своих духовных делах, оно спасает души. Но духовные пастыри могут делать это и удалившись в любую пустыню или пещеру и даже в том случае, если погибнет вся страна… А простой народ будет сражаться. И он спасет страну, ибо сам он и есть эта страна. Не поддавайся отчаянию!
– Я и не поддаюсь, Спарапет.
– Да, не поддавайся отчаянию никогда! – с волнением повторил Вардан, словно подбадривая не только Атома, но и себя самого. – слушай меня! – и он положил рук на плечо Атому. – Сколько бы ни было у нас союзников, какие бы надежды ни возлагали мы на них, прежде всего и больше всего должны мы надеяться на народное ополчение! Конечно, я всеми силами буду добиваться помощи со стороны. Если даже эта помощь будет величиной с муху, я с радостью приму и ее Но будем твердо помнить: нам необходимо войско, которое ни при каких обсюятельствах не уступит страны врагу, которое будет стоять за нее насмерть, защищать ее до последней капли крови. Вот такое войско и есть войско народа! Самый верный, самый преданный, не знающий измены друг – это наша собственная кровь!..
Искры, вспыхнувшие в Арташатском лагере, разожгли пламя сопротивления, и оно охватило всю страну Народ притекал отовсюду, чтобы вступит!, в ряды ополчения Нахарары же и духовенство с тревогой и страхом обращали взоры к Византии и стране гуннов. Но там все словно окаменело, и нахарары с духовенством поневоле стали держаться ближе к народу. У некоторых просыпались и подлинно патриотические чувства.
Снявшиеся с родных мест народные массы день и ночь текли в Арташат. Люди требовали, чтобы их приняли в народное ополчение. Большинство было вооружено плохо или вовсе не имело оружия, но их решимость, их готовность бороться не вызывали сомнений. Было ясно, что народ взял в свои руки право распоряжаться своей судьбой Это внушало уверенность прежде всего нахарарам, а среди них в первую голову Нершапуху, который до этого всегда противодействовал Вардану. Предателей не было, оставались верные присяге нахарары, преданное войско и преданный народ.
Значение и авторитет Вардана возрастали. Его приказам повиновались все, нахарары переуступили ему все свои права. Он часто задумывался над этим. Он видел, как по его слову приходят в движение огромные массы, как принимают воинский облик неподготовленные люди, как формируются боевые полки.
Перейдя мост через Аракс, явились в лагерь бежавшие от Гадишо крестьянин-хорхоруниец Самзл и шут Хохоб.
– Без нас на свадьбу собрались? Не годится так! – со смехом сказал Самэл, нисколько не смущенный тем, что очутился среди незнакомых людей, – Он объяснял: – Крестьяне мы, хорхоры, – вы слыхали, верно. От князя-предателя бежали.
Крестьяне неприязненно поглядывали на странную фигуру шута, который, уныло ссутулившись, сидел на камне.
Самэл сказал ему;
– Чтоб тебе ни дна, ни покрышки, Хохоб! Из княжеского шута ты вдруг стал воином! Как это получилось? А?
Хохоб криво улыбнулся и беззлобно взглянул на Самэла. Он был в угнетенном состоянии. Решив пойти воевать за родину, он совершенно отказался от своего шутовства, хотел забыть его.
– Ладно уж, присядьте к нам, ешьте с нами! – радушно пригласил обоих пришельцев Погос. Он задумчиво смотрел вдаль.
– Хороша жизнь, вы только поглядите… Эй ты, бог зелени и синевы, как ты славно разукрасил землю – Добрая весна! – вздохнул Ованес-Карапет. – Да только пользы от нее нет: так и осталась земля невозделанной…
– Так, говоришь, осталась? – грустно переспросил Езрас.
– Разве нет? Ведь земля-то вроде скита, она подкормки требует. А семена солнца просят, воды. Таков уж порядок у земли, она свое требует! А где все это взять?
– Если б не война, начали бы уже пахоту! – вмешался Махкос.
– Что-о? – грозно уставясь на Махкоса, взревел Вараж с таким выражением, словно мир вот-вот провалится в преисподнюю. – Это теперь-то время пахоты?!
– Ну, если не теперь, то дней через десять. Вараж схватил его за плечо и стал трясти.
– Голова-то у тебя на месте или нет? Как это через десять дней?
– Самое время. А ты сам что-нибудь в пахоте понимаешь?
– Это я не понимаю?
– Именно ты!
Они сцепились. Еле удалось их разнять. Вараж дрожал от злобы:
– Из крестьян, а в земле ничего не понимает! Да разве это человек?..
Широко раскинулся город Пайтакаран, Глинобитные домишки лепились друг к другу бесконечными рядами, утопая в грязи. Уже расцвели фруктовые деревья в садах, наступила жаркая пора. Над городом висела густая завеса пыли, пара и дыма атрушанов. Исхудалые, измученные желтой лихорадкой люди бессильно слонялись или сидели перед домами, уставившись в одну точку затуманенным взглядом. Лениво и равнодушно лаяли псы. В застоявшихся лужах темными глыбами лежали буйволы.
Аракс катил свои желтые воды на южной окраине города, и желтые воды несла Кура, протекавшая на северной окраине.
В восточной части города возвышалась старинная крепость. У ее окованных железом ворот сошли с коней Васак и Гадишо и прошли к азарапету Персии.
Михрнерсэ говорил о создавшемся положении, рассказал о безмерной ярости Азкерта, об огромной армии, которая двигалась к границам Армении, о поражении, которое нанес персидским войскам Вардан, тем самым облегчивший гуннам возможность нанести удар арийской державе; рассказал он и о том, как изменнически бежала армянская конница и перешла на сторону кушанов…
Васак слушал его, поглядывая то на Пероза, то на Варазвагана. Он не мог понять, как это случилось, что такие заклятые враги, как Пероз и Михрнерсэ, были посланы сюда для совместной деятельности во время войны… Не понимал он и того, почему оказался вместе с ними и личный его враг и соперник – Варазваган…
Михрнерсэ говорил, стремясь сохранить мирный, дружеский тон. Но временами в его мутном взгляде, в глубине затененных глаз вдруг вспыхивал холодный блеск, подобный сверканию кинжала.
Васака тревожила участь сыновей. Но он боялся спросить о них.
– Много было неудач!.. – говорил Михрнерсэ. – И, конечно, их можно было бы избежать. Но ты оказался добросердечен. Конечно, это соплеменники твои ты не мог не щадить их. Но теперь, когда бой идет не на жизнь, а на смерть, надо, чтобы ты прямо сказал твоему повелителю, с кем же ты, наконец…
– Горестно мне, государь азарапет, если до сих пор тебе еще не ясно, с кем я!.. – оскорбленным тоном ответил Васак.
– Ну, ничего, перейдем к делу, тогда все и выяснится, – продолжал Михрнерсэ. – Что у гебя готово, чтобы помочь нам?