На этот стук к двери подошел один из рейтаров, и заключенные передали ему о своем желании.
Прошло около получаса. Наконец заскрипел ключ, дверь открылась, и на пороге показался паж Амори, сопровождаемый рейтаром. — Ба, да ведь это вы, мой юный друг! — сказал Лагир.
— Я самый, — весело ответил паж. — Что вы наделали, господин Лагир? — Я замешался в политику, милый мой!
— О, это очень плохо для вас! Ведь это хуже, чем убивать и грабить…
— Вы просто пугаете меня, господин Амори! — ответил Лагир улыбаясь.
— Я принес вам еду, которую посылает вам герцог с собственного стола, ну, а так как я узнал, что одним из заключенных являетесь вы, господин Лагир, то я прихватил и парочку бутылок старого вина.
— Вы — воплощенная любезность, господин Амори. Но как же нам есть, если у нас связаны руки?
— А вот мы их сейчас развяжем! — и с этими словами паж, достав кинжал, разрезал путы, связывавшие руки Лагиру и Ноэ. — Вы — истинное Провидение!
— Я просто по христианскому учению воздаю добром за зло. Еще недавно вы сыграли со мной злую шутку, но я не злопамятен. — Докажите это и поужинайте с нами! — Охотно!
Амори принялся распаковывать принесенную корзину и достал оттуда кусок дичи, паштеты и много другой снеди, равно как две бутылки старого вина. Увидев всю эту благодать, Ноэ сказал: — Право, я готов выпить за здоровье герцога!
— Ну, и за здоровье хозяйки этого дома тоже! — сказал паж, бросая лукавый взор на Лагира. — Герцогини в данное время нет дома; но, как только она приедет, я не премину сообщить ей о постигшей вас злой судьбе.
Паж и оба узника сытно поужинали, а затем Амори ушел, забыв, к слову сказать, свой кинжал. Однако пленники не обратили на это внимания; стоило ли делать какие-нибудь попытки к бегству, когда было видно по всему, что всякие попытки окажутся бесполезными? Да и чем помог бы один кинжал? К тому же усталость давала себя знать, и вскоре наши узники мирно храпели на своем неудобном ложе.
Прошла значительная часть ночи. Вдруг шум в замке разбудил Лагира. Пленник вскочил, и сейчас же его ослепил свет, хлынувший из открытой двери. Перед ним была герцогиня Монпансье в сопровождении Льва д'Арнембурга.
Герцогиня только что вернулась из Парижа, где от Гертруды, прибежавшей к ней, узнала, что Лашеней арестован. Герцогиня была очень взволнована этим известием, а когда, примчавшись в медонский домик, узнала от Амори, что Лагир привезен связанным, почувствовала такой укол в сердце, перед которым совершенно отступили все политические тревоги. Она поняла, что, несмотря ни на что, страстно любит Лагира и не может дать ему погибнуть. Но как спасти его? Ведь Амори сказал ей, что Лев сам сторожит пленников и поклялся не снимать вооружения до тех пор, пока они не сложат голов на плахе!
Герцогиня в отчаянии ломала руки, но видела, что помимо Арнембурга освободить Лагира невозможно. Конечно, будь этим узником кто-нибудь другой, Лев охотно исполнил бы требование герцогини и выпустил бы пленного; но здесь помимо всяких других соображений фигурировали еще ревность, ненависть, несведенные счеты… Хватит ли обаяния и власти ее — герцогини — на то, чтобы заставить влюбленного люксембуржца пойти наперекор чувству долга и личной склонности?
Однако медлить было нельзя, и, раз под рукой не было другого средства, следовало попытаться использовать то, которое имелось. Анна Лотарингская велела позвать к себе Льва д'Арнембурга и неожиданно спросила: — Лев, кому вы служите?
— Но… его высочеству герцогу Гизу, — ответил юноша, удивленный странным вопросом.
— У вас плохая память, сир д'Арнембург! — холодно ответила Анна. — Вы служите только мне одной; другие же лица, в том числе и брат Генрих, распоряжаются вами лишь тогда, когда я хочу этого. Однако по существу вы служите только мне, запомните это.
— Разве между вашими высочествами произошел разрыв? — испуганно спросил Лев.
— Не говорите глупостей. Лев, и не задавайте ненужных вопросов! Никакого разрыва между нами не произошло, а просто o хочу напомнить вам о том, что вы клялись мне безусловным повиновением. Я хочу подвергнуть испытанию вашу преданность. — О, герцогиня! Приказывайте только, и я…
— Без громких слов!.. Мне нужны дела, а не слова. Итак, помните ли вы, что вы клялись мне беспрекословно повиноваться? — Помню и готов повторить свою клятву.
— Отлично! В таком случае мне нужно вот что: один из узников должен быть освобожден, и вы поможете мне в этом.
Лев смертельно побледнел и в первую минуту не мог выговорить ни слова. Наконец у него хрипло вырвалось: — Никогда! Лучше умереть самому…
— Так вот каковы ваши клятвы преданности, вот каковы ваши уверения в любви! О, я вижу, что ошиблась в вас!
— Герцогиня! — стоном вырвалось у пылкого люксембуржца. — Но подумайте сами, чего вы требуете от меня!
— Я требую от вас только того, в чем вы добровольно клялись мне, а именно — повиновения. Если же вам и трудно сделать то, что я хочу, то ведь я и искала таких преданных друзей, которые готовы все сделать для меня. Но на что мне друг, способный только на легкое, а не на трудное? Нет, вы не любите и никогда не любили меня!
Бледное лицо д'Арнембурга посерело, затем налилось кровью, а после того вновь побледнело. Наконец молодой человек глухо сказал:
— Хорошо, я готов даже и на это… Приказывайте, герцогиня!
— Но помните, я требую, чтобы вы исполнили все, что я захочу. Если же вы и впредь намерены капризничать, словно упрямый ребенок, то лучше не будем начинать.
— Приказывайте, герцогиня! — повторил юноша. — Раз все мое сердце принадлежит вам, не все ли равно, истечет ли оно кровью по вашему желанию или нет?
— В таком случае, милый Лев, отпустите часовых, возьмите факел и посветите мне! — сказала герцогиня.
Благодаря всему этому и случилось, что Лагир был разбужен появлением в его тюрьме герцогини Монпансье, явившейся в сопровождении Льва д'Арнембурга.
XII
Войдя в погреб, где содержались пленники, герцогиня сказала своему спутнику:
— Воткните факел в землю и станьте за дверью; но отойдите на несколько шагов, потому что вам совершенно ни к чему слышать мои разговор.
Д'Арнембург беспрекословно повиновался. Тогда герцогиня Анна, показывая глазами на спящего Ноэ, подошла к Лагиру, знаком приказывая соблюдать тишину.
— О, герцогиня! — сказал Лагир, опускаясь на колени. — Вы словно ангел являетесь в темницу… Герцогиня остановила гасконца надменным жестом и промолвила:
— Я пришла вовсе не для того, чтобы выслушивать ваши признанья. Я только хочу выпустить вас на свободу. К сожалению, я не могу освободить вашего друга, так как нужно посадить кого-нибудь на ваше место, а в моем распоряжении находится только один человек, но…
— Вы пришли испытать мою порядочность, ваше высочество? — перебил ее Лагир. — Что вы хотите сказать этим? — удивилась та.
— Но помилуйте, герцогиня! Здесь со мной находится мой друг, а вы хотите, чтобы я бросил его на произвол судьбы? — Да знаете ли вы, несчастный, какая участь ждет вас? — Знаю, герцогиня: меня ждет смертная казнь!
— Разве вы облегчите участь друга, если отклоните сами возможность спасения?
— Да, я облегчу ему участь, потому что умирать вдвоем гораздо приятнее, чем одному.
— И вы думаете, что ваш друг способен принять такую жертву?
— Нет, ваше высочество, не способен, — ответил Ноэ, который уже давно проснулся и слышал весь разговор. Затем, обращаясь к Лагиру, он сказал: — Да беги же, дурачок, раз представился удобный случай!
— Герцогиня! — сказал Лагир. — Разрешите ли вы мне поговорить с моим другом на родном языке? — Говорите.
— Если кому нужно бежать, так это тебе! — сказал Лагир по-беарнски. — Твое присутствие сильно компрометирует нашего короля, потому что никто не поверит, что его лучший друг предпринял что-нибудь без его совета и согласия. — Но все равно все знают, что в числе похитителей был я, и — удастся ли мне скрыться или нет — наш король уже скомпрометирован…