— Месье де Кайлю, согласны вы оказать мне одну услугу, — продолжала она, — которой я никогда не позабуду?
— Клянусь, — произнес я с горячностью, сознавая всю торжественность случая. — Клянусь вам, что через десять минут, как только я исполню некоторое начатое дело, я посвящу вам всю мою жизнь. Но сейчас…
— Но сейчас? Мне именно нужно сейчас, рассудительный юноша.
— Я должен увидеть месье де Павана. Я дал слово, — воскликнул я.
Я чувствовал, что она смотрела на меня с сомнением, даже с подозрительностью.
— Как так? — спросила она с видимым изумлением. — Вы только что доставили домой его жену, перепугав меня при этом чуть не до смерти; чего же вам еще нужно, храбрый странствующий рыцарь?
— Я должен видеть его, — отвечал я с твердостью. Я готов был рассказать ей все, но близко стоявший к нам монах мог расслышать мои слова; а я составил себе слишком неблагоприятное понятие о нем, чтобы решиться на это.
— Вам нужно видеть месье де Павана? — повторила она, пристально вглядываясь в меня.
— Это необходимо, — отвечал я решительно.
— В таком случае вы его увидите. Я именно хочу пособить вам в этом! — воскликнула она. — Его нет здесь теперь, вот в чем дело. Он оставил свой дом вечером в поисках за женой и, по словам монаха, переправился на другую сторону реки, в Сент-Жерменское предместье. Между тем необходимо, чтобы к рассвету он был здесь, понимаете ли… к рассвету.
— Но разве его нет здесь? — сказал я, сознавая, что все мои ожидания разлетелись прахом. — Уверены ли вы в этом?
— Вполне уверена, — быстро отвечала она. — Ваши братья теперь уже убедились в этом. Слушайте, месье де Кайлю, Паван должен быть здесь к рассвету, не только ради его жены… она умрет от беспокойства… но также…
— Я знаю, — воскликнул я, прерывая ее, — также и ради себя. Жизни его грозит опасность.
Она быстро обернулась, как будто пораженная этим, а также, и мы оба взглянули на монаха. Мне показалось, что мы поняли друг друга.
— Это верно, — продолжала она вполголоса, — я также хочу спасти его; но мне известно, что он будет в безопасности только здесь. Только здесь, вы понимаете меня! Он должен быть доставлен сюда до рассвета, месье де Кайлю. Это необходимо! — воскликнула она, и какое-то выражение суровой решимости пробежало по ее чудному лицу. — Господин монах не может ехать за ним. Я также не могу. Единственный человек, который может спасти его — это вы. Но прежде всего, не следует терять ни одной минуты.
Мои мысли совершенно спутались. Уже при последних словах она повернулась назад, продолжая опираться на мою руку, и я, полный сомнения и нерешительности, был увлечен ею. Я не сознавал ясно своего положения, мне хотелось прежде войти в дом и посоветоваться с Мари и Круазетом; но все это так быстро случилось… время, по ее словам, было так дорого… и мне было так трудно отказать ей в чем-нибудь, когда она смотрела на меня с умоляющим выражением прекрасных глаз. Я только мог проговорить, запинаясь:
— Но я совсем не знаю Парижа. Я, пожалуй, не найду дороги, теперь ведь ночь.
Она оставила мою руку и остановилась.
— Ночь! — воскликнула она. — Я считала вас не мальчиком, а мужчиной! Вы боитесь!
— Боюсь? — отвечал я оскорбленным тоном. — Кайлю никогда не боятся!
— В таком случае я могу показать вам дорогу, если только в этом все ваше затруднение. Здесь поворот. Войдите на минуту со мною сюда, — продолжала она, — я передам, что вам понадобиться, а также расскажу дорогу.
Она остановилась у дверей высокого большого дома, стоявшего в ряду других, на улице, которая показалась мне чище и внушительнее виденных мною до сих пор. При последних словах, она три раза дернула за колокольчик. Едва замер серебристый звук звонка, как дверь тихо отворилась; никто не встретил нас и она ввела меня в узкую прихожую, или коридор. На большом ящике горела свеча в разукрашенном шандале. Она взяла его и, велев следовать за нею, стала подниматься по лестнице; мы вошли в комнату, гостиную и спальню в то же время, — такой мне никогда еще не приходилось видеть.
Стены ее были обиты богатым синим шелком и освещались лампами с цветными шарами из венецианского стекла, разливавшими нежный полусвет. В воздухе стоял запах кедрового дерева; в изящной корзиночке у камина лежали маленькие щенки. Повсюду царил какой-то изящный беспорядок. На одном из столиков стояла накрытая шкатулка с драгоценностями, на другом была брошена кружевная накидка, несколько масок и веер. На стене висел разукрашенный драгоценными камнями хлыстик и кинжал с серебряной ручкой. Но что меня особенно поразило, — я заметил за дверьми шпагу в черных ножнах и мужскую перчатку.