— Крестить кур?! — воскликнул монах со смехом.
— Ну да, черт побери, отче! Ну, скорей за дело!
— Ах, мерзавец! — воскликнула Маргарита, — ты думаешь, я позволю проделывать такие шутки у себя в доме? Что ты, на шабаше, что ли, чтобы зверей крестить?..
— Уберите-ка от меня эту крикунью, — сказал Буа-Дофен своим товарищам, — а вы, отче, грамотный, так может, прочтете, какой оружейник сделал вот этот клинок.
С этими словами он поднес обнаженный кинжал к носу старого монаха. Молодой вскочил со своей скамейки, но почти сейчас же, как будто следуя благоразумному размышлению, снова сел, решив запастись терпением.
— Как же вы желаете, сын мой, чтобы я окрестил эту живность?
— Черт возьми, очень просто: как крестите вы всех нас, бабьих детей. Покропите водой на голову и скажите: «Крещаются рабы божии Карп и Окунь» — только скажите это на вашей тарабарщине. Ну, Пти-Жан, принеси нам воды в стакане, а вы все снимите шляпы, и держать себя чинно. Господи, благослови!
К общему удивлению, старый францисканец взял немного воды, полил ею куриные головы и очень быстро и неразборчиво пробормотал что-то вроде молитвы. Окончил он словами: «Крещаются рабы божии Карп и Окунь». Потом сел на свое место и снова преспокойно занялся своими четками, как будто сделал самую обыкновенную вещь.
Тетка Маргарита онемела от изумления. Буа-Дофен торжествовал.
— Ну, Марго, — сказал он, бросая ей обеих кур, — приготовь-ка нам из этого карпа и окуня славное постное блюдо!
Но Маргарита, несмотря на крестины, не соглашалась еще смотреть на них как на христианскую пищу. Разбойникам пришлось пригрозить ей, что они разделаются с нею по-свойски, и только тогда она решилась посадить на вертел этих импровизированных рыб.
Между тем Буа-Дофен и его спутники пили вовсю, провозглашали тосты и подымали страшный шум.
— Послушайте! — закричал Буа-Дофен, изо всей силы ударив кулаком по столу, чтобы добиться тишины, — я предлагаю выпить за здоровье нашего святейшего папы и за гибель всех гугенотов. Нужно, чтобы и наши долгополые и тетка Марго выпили с нами вместе!
Предложение было встречено одобрительными возгласами трех его товарищей.
Он поднялся, пошатываясь, будучи уже больше чем наполовину пьян, и из бутылки, что была у него в руках, налил стакан молодому монаху.
— Ну, отче, — сказал он, — за святость его здоровейшества… Ошибся! За здоровье его святейшества и за гибель…
— Я никогда не пью между трапезами, — холодно ответил молодой человек.
— О, черта с два, вы выпьете, или, черт меня бери, вы мне объясните, почему вы не хотите пить.
С этими словами он поставил бутылку на стол и, взяв стакан, поднес его к губам молодого монаха, который склонился к своему молитвеннику, по-видимому, с большим спокойствием. Несколько капель вина упало на книгу. Монах сейчас же поднялся, взял стакан, но вместо того, чтобы выпить его, выплеснул содержимое стакана в лицо Буа-Дофену. Все засмеялись. Монах, прислонившись к стене и скрестив руки, пристально смотрел на мерзавца.
— Знаете ли, монашек, ваша шутка мне совсем не нравится. Черт возьми, если бы не ваш сан, я бы вас научил обращению с людьми!
С этими словами он протянул руку к лицу молодого человека и кончиками пальцев коснулся его усов.
Лицо монаха побагровело. Одной рукой он схватил за шиворот наглого разбойника, другою взял бутылку и с такой яростью разбил ее об голову Буа-Дофена, что тот без сознания упал на пол, залитый кровью и вином.
— Превосходно, парень! — воскликнул старый монах. — Для скуфейника вы проворны на руку!
— Буа-Дофен убит! — закричали трое разбойников, видя, что их товарищ лежит без движения. — А, негодяй! Сейчас мы зададим тебе знатную трепку!
Они схватились за свои шпаги. Но молодой монах с удивительным проворством засучил длинные рукава, завладел шпагой Буа-Дофена и встал в оборонительную позицию с самым решительным видом. В то же время его собрат вытащил из-под своей рясы кинжал, клинок у которого был дюймов восемнадцати длиною, и встал рядом с ним с не менее воинственным видом.
— А, канальи! — закричал он, — мы вас научим хорошему обращенью, поставим вас на место!
В одно мгновение трое негодяев, — кто раненый, кто обезоруженный, принуждены были выскочить в окно.
— Господи Иисусе! — воскликнула тетка Маргарита, — какие вы вояки, отцы мои! Вы делаете честь религии. Но при всем том, вот мертвое тело, а это неприятно для репутации гостиницы.