Большие, горячие руки вдруг легли на плечи, прижали к креслу.
— Катюша, ты не злобствуй, — пошептал Виктор Михайлович. — Я, честное слово, человек чуткий. Не Ален Делон, конечно. Внешность подкачала, но удовольствие доставить умею. Ты хорошую постель ценишь, я же вижу.
— Да ты ох… совсем!? — изумилась Катя. — Ты чего делаешь? Ты меня за капризную секретутку держишь?
— Ну что ты, — майор быстро нашарил "Клеман" под боком у Кати, откинул подальше, на свою постель, — ты девушка боевая.
— Ты, дебил, думал что я стрельнуть могу? — Катя поморщилась, не делая, впрочем, попыток вырваться из объятий. — Я на службе.
— Вот и хорошо. Закрепим боевое слаживание. Катюша, я тебя не обижу. Но не будет мне прощения, если счастливый вечер с такой красавицей упущу. Тебе понравится, вот увидишь.
Руки у Витюши были мягкие, и в тоже время точные и быстрые, как у профессионального массажиста. Катя знала, как такому "массажу" обучают. Вроде и не отпускал ее майор, а сам оказался в кресле, держал на коленях, поглаживал.
— Вот и согрелась, кисонька, — прошептал майор, лаская упругие груди, блаженно погружая нос о светлые локоны, — ох, с пол-оборота заводишься. Сосочки у нас какие чуткие. Только не шуми, моя ты нимфа. Капризуля, сладенькая….
— Валяй, товарищ майор, — прошептала Катя. — Я может даже и кончу. Ты не стесняйся, приказывай. Чулочки могу подтянуть, рачком встать, в рот приму, — я дисциплину знаю. В спину не выстрелю, по горлу не чикну. Приказы только грамотно формулируй, и будет тебе кайф великий. Пока в Москву не вернемся. Там я тебе, суке лысой, устрою.
— Отсроченная угроза не является действенной, — тихо засмеялся Виктор Михайлович, оглаживая стройные девичьи бедра, наполовину скрытые темным шелком чулок. — Ты, моя маленькая, совсем другое будешь в Москве вспоминать. А открученными яйцами мальчишкам грози.
— Мошонка раздавленная — дело житейское, — прошептала Катя, невольно вздрагивая от прикосновений, — обращаться с женским телом опытный Витюша умел. — Тебя, урода, такими штучками не возьмешь. Я на тебя рапорт накатаю. Пространный, подробный и красочный. Ты отмажешся, конечно. Но в вашей конторе отмазаться только наполовину можно. Вторую половину у вас всегда в уме держат. Я-то уже в отставке буду. Через годик-другой вспомню о ценителе женской красоты. Нет, убивать я тебя не буду. Разве можно товарищей по оружию грохать? Ты, урод, со сломанным позвоночником вдоволь наваляешься. Тебя в вашем замечательном госпитале даже вытянут, на ноги поставят. Ты даже еще ходить сможешь. В парке, с палочкой. Будешь эту ночь вспоминать, слюни пускать, маньяк трахнутый.
— Кать, а ужасы то зачем живописать? — Виктор Михайлович нашептывал в ушко, в перерывах между нежными поцелуями в шею. — Ты же течешь, моя сладкая. Проснись, маленькая, и не стесняйся. Ты же как огнемет. Или тебя угрозы заводят? То-то я погляжу, эко тебя садокомплекс выгибает.
— Еще бы, я твое фото парализованно-слюнявое над постелью повешу. Для визуальной стимуляции.
— Упорная какая. Ведь хорошо, признайся?
— Пошел ты в жопу, — пробормотала Катя, кусая губы. — Давай, натягивай. Переживу как-нибудь. Не впервой.
— Вот черт, как ты сравниваешь? Я же не насильно.
— Само собой. Просто обстоятельствами пользуешься. Каждый на твоем месте обязательно бабу в позу бы нагнул. И тогда тоже обстоятельства были. Соответствующие. Ты же человек всезнающий, досье читал.
Руки Виктора Михайловича замерли. Он все еще дышал в пахнущие солнцем светлые пряди, но без былого жара:
— Кать, а ты действительно тогда его ножницами?
— Половинкой ножниц. Да ты не переживай, на месте твоя бритва. Я по карманам напарника не шарю.
Виктор Михайлович горестно вздохнул:
— Да, первый раз мне такой кайф обламывают. Старею. Что ж ты такая злая, а, Кать?
— Я вялая. Два года назад я бы тебе уже горло перегрызла. Точно, стареем мы, товарищ майор. Можно я встану?
Виктор Михайлович разжал объятья, и девушка встала. Майор остался лежать, укоризненно глядя на боевую подругу.
Катя кивнула на его кальсоны:
— Удобная одежка, да? Расстегивать не нужно.
Витюша без тени смущения привел белье в порядок:
— Ты хоть глянула бы, от чего отказалась. Зря, между прочим. Я не эгоист, постарался бы ублажить на все двести процентов, слово офицера.
— Не гони, какой ты офицер? Сука ты, а не чекист. Романтики возжелал на боевом задании? Приятное с полезным совмещаешь, да? Да, я тебе в морду харкнуть и уйти никак не могу. Я вообще с тобой сейчас ничего поделать не могу. Мне задание выполнить нужно, понял, майор? Я же не за карьеру работаю и не за срамное жалованье. Урод, бля, — Катя сплюнула в угол и принялась натягивать узкие полусапожки.