Герман молча надел студенческую фуражку с надломанным козырьком. "Презент", как выразилась Катя. Нужно было бы чувствовать себя польщенным — не забыла предводительница, побеспокоилась. Только носить офицеру, пусть и бывшему, чужую студиозную фуражку весьма оскорбительно. К тому же фуражка была великовата и съезжала на уши. Судя по ухмылкам Пашки, в "обнове" бывший прапорщик окончательно потерял боевой вид.
— Ну, поехали, — Катя уже напялила прямо поверх галифе драную юбку, пристроила пару наганов. — Прот, если что, падай на дно. Герман Олегович, вы извольте не забывать за тылом приглядывать.
— Мы помним, — пробормотал как всегда спокойный мальчик.
Герман подналег на задок брички, помог выкатиться на дорогу. Запрыгнул внутрь. Пашка тряхнул вожжами, и экипаж покатил по щелястому настилу моста.
— О, кавалерия целым эскадроном нам прямо в лоб, — прошептал Пашка.
Из прибрежных кустов вывалило два десятка коз. Позади плелся дед с палкой.
— Раз уж на глаза козлопасу выперлись, спроси у него, что в селе творится, — прошипела Катя.
Дед подслеповато уставился на подъехавшую бричку.
— Доброго дня, дидусь, — заулыбался Пашка. — Це Остроуховка буде, чи ни?
— А як же — Остроуховка, вона сама. Сами звидки будете? — любознательный дед охотно подковылял ближе.
— З Пивденного. Нам би на Дирково потрибно. У вас в Остроуховке як, спокийно? Влада яка?
— Та яка там влада? Спокийно, — козий пастух пренебрежительно махнул заскорузлой рукой. — Езжайте, у нас мирно.
— Ой, добре. А то в Мерефи офицери стоять. Пропуски нови вимагають. Едва пропустили.
— Еге ж, влада вона и є влада, — дед поморгал на Катю, пощупал борт брички. — Вы тоди идьте. Бричка у вас добра, та и дивка гладка. Всяко буває, мож гайдамакам сподобається. Вони хлопци ох, гарячі. Не глянуть що ви не причому.
— А де гайдамаки, дидусь?
— Та ось, — дед ткнул палкой в сторону выселок. — Другий день жидив б'ють. Вже вгамувалися б, та ихали. Попалять, пропаде все добро. Розийшлися дуже сильно.
— Погром, что ли? — не выдержал Герман.
— Москаль? — дед глянул неодобрительно. — Идьте соби, попадетеся пид гарячу руку, шии вам повидкручують. Суспильство и так хвилюється. Гайдамаки молодих хлопцив до себе зманюють. Идьте, идьте…
— Та ми швидко, — пообещал Пашка. — Суспильство, отже, чекає?
— А як же. Добро-то подилити потрибно. Яков ох и заможний жидок був. У нього самогон по пятерице був. Чи видане таке дило? Доторгувався, христопродавець. Що там, в мисти говорять? Надовго офицеры-то прийшли?
— Та ни, вони произдом, — сказал Пашка и тронул лошадей. — Киз не розгуби, дидусь.
Дед пробурчал вслед бричке что-то вроде "понаехали здесь" и принялся подгонять разбредшихся коз.
— Кто б мне объяснил, чем гайдамаки от здешних мирных селян отличаются? — вполголоса поинтересовалась Катя.
— Гайдамаки воюют за независимость, и туда-сюда ездят. Селяне на месте сидят. У одних винтовки, у других обрезы, — исчерпывающе разъяснил Пашка. — Ничего, мы быстренько проскочим. Лошади у нас отдохнувшие.
— Как же быстренько, — у них там вроде на околице рогатки стоят, — привставшая было Катя села и потрогала каблуком спрятанный под сидением пулемет. — Хреново, граждане, когда патронов нэма.
Герман сунул под сидение бинокль:
— Действительно заграждение. И какие-то лбы рядом торчат.
— Ничего, отбрехаемся, проскочим, — заверил Пашка.
— А если слухи про Прота и до этой Остроуховки дошли?
— Да, нет, село на отшибе, вряд ли они… — Пашка осекся. — Мертвяки, Екатерина Георгиевна…
Бричка выехала на развилку, здесь левая дорога уводила к корчме. Прямо посреди дороги лежали два тела. Мужчину должно быть волокли — рубаха задралась, худая спина обильно припудрилась пылью. Разрубленный затылок тускло чернел сквозь серебристую пыль. Женщина лежала, широко раскинув толстые ноги, юбка завернута на голову, вспоротый живот вспух мешанной почерневших внутренностей. Ветерок стих, на бричку накатила жирная волна трупного смрада.
— С вчера лежат, — Пашка судорожно сглотнул. — Екатерина Георгиевна, может, взад повернем?
— Прот, ты туда не смотри, — апатично пробормотала Катя. — А ты, Паша, поворачивай. К корчме. Там дорога вдоль реки в обход должна идти. Проскочите.
— А как же… — Пашка подавился, и изо всех сил стараясь не смотреть на лежащий на дороге ужас, начал разворачивать упряжку.