С листвы все капало. Катя шла между деревьев, стараясь огибать кустарник, но галифе все равно промокли выше колен. Пахло грибами, осенью и неуютной ночевкой. Нет, нужно в город двигать.
Сквозь влагу коротко потянуло дымком костра. О, обед — дело хорошее!
В лагере дрались: долговязый Герман, опрокинув на себя Пашку, пытался задушить, зажав горло сгибом локтя. Юный большевик яростно булькал и отпихивал оседлавшую его девчонку. Вита вцепилась в светлые красноармейские кудряшки, тыкала костлявым кулачком в нос парню. Хрипели и матерились все трое конспиративно — вполголоса. Опрокинувшийся чугунок залил полкостра. Прот в свалке участия почему-то не принимал, сидел поодаль, горестно обхватив себя за щеки.
Катя двинула по ребрам прапорщика, проявляющего чудеса цепкости. Подхватив за шиворот, сдернула с груды тел девчонку, и от души выдала носком сапога в бок крепкому Пашке. Мужская часть воинства, немедленно расцепившись, засипела и принялась корчиться на влажной траве.
— Он первым зачал! — придушенно завизжала Вита.
Катя встряхнула девчонку, как мешок с тряпьем, и безжалостно зашвырнула в кусты. Затрещали ветки — Вита, шлепнувшись вверх ногами, застряла между стволиков бузины — жупан неприлично задрался, явив задницу в синяках.
Катя шагнула к Проту. Мальчик держал себя за щеки, неловко пытался запрокинуть голову — из обеих ноздрей ручьем текла кровь. Катя опрокинула его на спину, сунула под затылок мешок:
— Замри, баран!
На дне ведра оставалась дождевая вода. Катя шмякнула мокрую тряпку на переносицу мальчишке:
— Прижми! Какого хрена чудить вздумали? Или просто погреется захотелось?
— Павел заявил, что у господского племени, как и у жидовского, руки заточены только гроши считать. А перед этим Герман Олегович указал, что всем декретам пролетарской диктатуры место в нужнике на гвоздике. Германцы всех коммунариев оптом скупили и теперь…
— Ясно. С чего академическая дискуссия вспыхнула?
— Решали, кому за водой идти, — гнусаво признался Прот.
Катя подхватила с земли брошенный кем-то карабин, щелкнула затвором, загоняя в ствол патрон. Мушка забилась землей, но сейчас это было неважно. Сообразительный Пашка, побледнел и пополз поближе к кустам. Прапорщик, держался за бок, мрачно следил за командиршей. В кустах поскуливала, пытаясь выкарабкаться, Вита.
— Вынули ее, живо! — зарычала Катя.
Парни повозились, извлекли девчонку. Щеку Виты украшала свежая длиннющая царапина. Катя шагнула к троице — все дружно отшатнулись.
— Куда пятитесь? Он начал? — командирша ткнула пальцем в Пашку.
— Он говорил, що… — всхлипнула Вита.
— Всё ясно! — Катя сунула девчонке один карабин, скинула с плеча второй, впихнула в руки прапорщика. — Расстреливайте!
Девчонка открыла рот. Прапорщик подержал карабин как дубину, и потянулся положить на землю.
— Куда? Стреляйте, я сказала! — зарычала Катя. — Поднять оружие! В лобешник цельтесь! Ну, живо!
Пашка стоял белый как мел. Вита с трудом удерживала карабин, ствол гулял, целясь, то в землю, то в колено юного большевика.
— Патроны в стволе, цельтесь и амба ему! — заскрипела зубами Катя. — Живо, или я вас сама…
— Екатерина Георгиевна, — пробормотал Прот, поднимая голову и прижимая мокрую тряпку, — пожалуйста, не нужно…
— Заткнись, пророк-недоносок! Я сказала — расстрелять немедленно! — Катя вырвала из-за ремня маузер.
Герман бросил карабин, и демонстративно повернулся спиной. Катя от души поддала ему под зад, едва не свалив в кусты. Перепуганная Вита уронила карабин и зарыдала.
Катя ткнула стволом маузером в Пашку:
— Ты! Поднял оружие, живо! Бей их в затылок. У них очко жидкое, но ты-то железный пролетарский боец. Давай, чтоб не мучились. Или я всех подряд лично пристукну!
— Не буду я. Що вы, Екатерина Георгиевна, взъелись? — глухо пробормотал Пашка и попятился от тонкого ствола маузера.