Внутри люди напряженно ждали сигналов на своих постах. Горизонтальщики на рулях, трюмные на штурвалах управления балластными цистернами. Казалось, в полутемном помещении центрального поста от сгустившегося напряжения начнут проскакивать искры. Наконец, наверху, в боевой рубке послышался грохот — туда спускался с мостика Гусаров.
— Срочное погружение! — закричал вахтенный лейтенант Касай. И началось. Мы с Вершининым скромно притулились в углу, наблюдая, как спускается, капая стекающей с дождевика водой, Гусаров. Матросы колдовали с рулями, за бортом бурлила вода, врывающаяся в цистерну срочного погружения. Потом лодка накренилась на нос и пошла в глубину.
— Тимошенко, давай радио! — крикнул командир. Радист глухо ответил "есть". Он должен был передать обрывающуюся радиограмму: "Погибаем от…".
Как-то незаметно оборвался рев дизелей. Их воздухозаборники закрылись автоматическими клапанами, чтобы вода не прошла внутрь лодки. С помощью специальных муфт, называющихся "Бамаг", на валы включали гребные электродвигатели — только пользоваться ими мы пока не собирались.
— Пять метров, — доложил трюмный, главстаршина Левушкин. Потом, через некоторое время, добавил:
— Десять. Пятнадцать.
— Так держать, — тихо приказал Гусаров. Лодку выровняли. — Тихо по отсекам!
Стало так тихо, что слышно было, как люди дышат. На самом деле, когда гибнет корабль, тихо не бывает — вода с ревом врывается во внутренние помещения, ломает переборки и корпус. Этого мы сымитировать, конечно, не могли — понадеялись, что достаточно будет шума воды, проходящей в цистерны, а потом акустику "Л-15" поможет испуг и фантазия.
— Вот мы и утонули, — пробормотал кто-то.
— Дай бог, в последний раз! — отозвался другой.
Гусаров поднял руку, призывая к тишине. Крадучись, он переступил через комингс, направляясь в коридор за центральным постом, к выгородке радистов и акустиков.
— Шумы винтов. Добавили оборотов, проходят мимо по правому борту на большой скорости, — доложил Родин, командир отделения. — Также взрывы слышны — видимо, ведут огонь из пушки.
— Нашу бомбу слыхали?
— Так точно. Слабовато вышло.
— Что поделаешь, — Гусаров прислонился к стенке. За его спиной, затаив дыхание, теснились мы — комиссар, я, Сашка и инженер Глушко. Остальным по должности не положено было толпиться.
— Все, удаляются, — прошептал Леонов. Он сидел в наушниках и слушал шумы, поэтому шепот у него вышел довольно громким.
— Прощайте, товарищи! — проникновенно сказал Смышляков.
— Ты чего! — ткнул его в бок Глушко. — Какое, к черту, "прощайте" — до свидания!
— Да, Иван, что это ты такое говоришь, — пробормотал Гусаров, отрываясь от стенки. — Ну, товарищи, можно сказать, что первый этап нашего путешествия закончен. Он был не самым трудным… наверное, даже самым легким. Впереди путь длиной в десять тысяч миль, потом столь же долгое возвращение. Наберемся сил и сделаем все, что от нас требует страна и партия.
— Верно сказано! — похвалил комиссар. — Только никто не слышал, потому что ты шептал. Надо собрание собрать и повторить.
— Вон, пусть Вейхштейн говорит, — отмахнулся командир. — У него же талант, все признали.
После собственной "гибели" мы выждали для верности около получаса. Акустик внимательно слушал, как шум винтов "Л-15" удаляется и исчезает на юго-востоке. Как сказал Смышляков (снова он! Разъясняет все направо и налево — одно слово, комиссар), максимальная дальность шумопеленгования у нашего прибора "Марс" составляла 30 кабельтовых, или почти пять километров. Это двадцать минут хода полной скоростью для "Ленинца".
— Можно было, конечно, сразу начинать двигаться, — продолжил объяснения для нас с Вершининым комиссар. — Дело в том, что при собственном ходе более трех-четырех узлов лодка уже ничего не услышит, то есть нас комаровцы обнаружить не смогли бы. Это Федорыч так, подстраховался.
Гусаров страховался и дальше: сначала дал малый ход электродвигателями, подвсплыл на несколько метров под перископ, оглядел горизонт, и только потом приказал дать полный вперед. За счет мощных двигателей и обтекаемой формы корпуса подлодка могла дать под водой целых девять узлов, то есть больше, чем мы шли над водой на экономическом ходу — вот только заряда при этом хватало на полтора часа. Впрочем, командир не собирался гонять корабль на таком режиме. Попробовал и убавил до среднего, шестиузлового. Так мы шли еще два часа, иногда осматривая горизонт через перископ. На третий раз Гусаров подозвал нас и дал по очереди поглядеть в окуляры мне и Сашке. Вершинин даже немного обалдел от такого проявления дружелюбия, ведь раньше командирским вниманием ни он, ни я не были избалованы. Я-то был готов, и внутренне ликовал, приветствуя новое проявление своей победы над враждебностью Гусарова. Ну а перископ… Забавно, конечно, глядеть, но как они там успевают что-то заметить? Волны мечутся, капли текут, картинка расплывается. Хотя, если море поспокойней, вероятно, и глядеть удобнее. Но тогда и врагу перископ легче обнаружить.