Валяшко был прав. Или мне хотелось, чтобы он был прав и я скоренько себя в этом убедил? Он настоящий солдат, хорошо вооружен и обучен. А мы? Два интеллигента с неуклюжими ружьями, которые только под ногами станут путаться. Лучше, на самом деле, подготовить последний рубеж обороны.
– Пойдем, Саша, – сказал я, взяв Вершинина за плечо. Тот набычился, глядя в сторону.
– А его… одного бросим?
– Ты глухой, что ли? Не слышал, что он говорил?
– Ступайте, товарищ Вершинин, ступайте спокойно и не волнуйтесь, – широко улыбнулся Валяшко. Выглядел он невозмутимо и уверенно, так, словно собирался сходить в магазин за хлебом. Я вдруг подумал, что больше никогда его уже не увижу, но тут же затряс головой, прогоняя глупые мысли. Нет, он не может погибнуть. Такой человек – он жить должен. Долго и счастливо.
Повернувшись, я быстро пошел по еле заметной в темноте тропе к пещере. Сзади послышались шаги – Вершинин двинулся следом. Из парившего рядом "глаза" Герберт тревожно зашептал:
– Новый отряд продвигается вдоль реки. Уже нашли трупы. Поторопитесь!
Я прибавил шагу и по дороге скомандовал отходить Клюйко и Горадзе. Наша битва вступала в финальную стадию.
Александр ВЕРШИНИН
22 декабря 1942 года, вечер
– А может, они сейчас атаковать не будут? – негромко сказал Клюйко, глядя, как в долине мало-помалу сгущаются сумерки.
Мы заняли оборону возле самого входа в пещеру. Хотя выглядело это совсем не так здорово, как звучало: было-то нас всего четверо – мы с Володькой, Горадзе, да Боря Клюйко. Какая уж тут оборона…
У входа в пещеру мы могли не опасаться миномета – от мин нас хорошо защищал нависавший над входом толстенный каменный козырек. Обхода с фланга или выхода в тыл тоже бояться не приходилось: единственным кружным путем мог служить образовавшийся при падении корабля Герберта пролом в скале, но подобраться к нему у врагов не было никакой возможности, слишком высоко. Ко входу в пещеру местность несколько повышалась, а значит, мы опять-таки в выигрышном положении перед противником. Так что позиция у нас была отличная – однако это было единственным плюсом в теперешней ситуации.
У нас оставалось две винтовки и два автомата, полдюжины гранат: еще восемь мы расставили на растяжках на подступах к пещере. Хорошо хоть, в патронах недостатка не было… Но успеем ли мы их расстрелять?
– Нам весь день нэ везет, – глухо буркнул Горадзе. – Пехоты сколько, снайперы, пулеметы, минометы, самолеты… Так что я скорее повэрю в то, что у них танки появятся, чем в то, что они передышку сдэлают.
Боря только вздохнул – ему и самому было прекрасно понятно, насколько призрачны надежды. Он поднял бинокль к глазам, и в который уже раз внимательно оглядел долину.
– И давят, ох как давят…, – продолжал Горадзе. – Навэрняка этот фашист проклятый их подстегивает. Гонит, гонит вперед… Людей хороших сколько положили, сволочи… Эх… Илия, голова золотая! Сколько он всего придумал на прииске, сколько сделал всякого! А Яша? Инженэр от Бога, а как пел? Вы нэ слышали вот, а я слышал, и Боря слышал, правда, Боря? Ваня все книжки у меня спрашивал, просил его в науках поднатаскать, говорил, как война кончится, как в Москву вернется, будет в институт поступать. Матвей вот – не подумал бы никогда, не поверил бы, если б своими глазами не видэл – для Савелия полсаванны на брюхе исползал, все гэрбарий какой-то собирать помогал, а теперь что? Теперь что? Ах, сволочи, какие сволочи…
Зажав ладони между коленей, сидевший на камне Горадзе чуть заметно покачивался из стороны в сторону. За эти несколько часов он страшно осунулся, а в густой шевелюре словно прибавилось седины.
Я закусил губу. Даже у меня при мысли о погибших сердце кровью обливалось, хотя я и знал-то их пару недель – что говорить про тех, кто прожил с ними бок о бок в этой глухомани многие месяцы? По себе знаю: в такой сложной обстановке люди могут настолько сдружиться, что становятся друг другу ближе многих родственников – а тут их друг от друга отрывают с кровью, с мясом, навсегда отрывают. Да так, что уже никогда не получится даже на могилу к старому другу прийти… А мы ведь о них и узнать-то толком ничего не успели. Взять того же Олейника – ну, казалось бы, повар и повар. Самая обычная профессия, добрая и нужная. А вон оно как повернулось – героическое прошлое у человека, сколько войн прошел. Может, потому и стал он поваром, что крови навидался в своей жизни больше, чем мы все вместе взятые. Теперь уж не узнать…
В уголках глаз у меня закипели злые слезы. Еще несколько часов назад я самоуверенно мнил себя бывалым бойцом, побывавшим в переделках. Как же, бой с португальцами на берегу, потом разгром конвоя… И оба раза мы выходили почти что без потерь, да еще и умудрялись разделаться с численно превосходящим нас врагом. Но то, что произошло сегодня… Мы даже задержать врага толком не сумели, какое уж там остановить или обратить в бегство. И вот теперь нам нужно продержаться еще почти час, а никаких сил на это просто нет…
В глубине пещеры послышались легкие шаги, и через секунду появилась Зоя. Рядом с нами – грязными, в ссадинах, в изодранной одежде – она смотрелась пришелицей из другого мира, в котором не бывает войн и насилия, не бывает смерти и боли. И даже карабин у нее в руках не мог разрушить эту иллюзию. Я смотрел на Зою затуманившимся взглядом, а она подошла ближе, опустилась на корточки:
– Саша… Неужели… неужели это все?
Я только кивнул.
– Еще Саня Валяшко за старшиной пошел, но… но я не знаю, смогут ли они сюда добраться…
– И больше никого?
Меня словно пружиной подбросило.
– Да! Никого! – заорал я. – Понимаешь, никого! Всех убили – пулями, гранатами, минами! А эта сволочь Герберт сидит там, железяки перекладывает! Падла, фашист! Степку у меня на глазах убили!
– Саша! – она встряхнула меня за плечи. – Прекрати! Прекрати, слышишь! Я помочь пришла!
– Помочь? – я наконец-то понял, зачем у нее в руках карабин. – Помочь? Уходи отсюда! Уходи! Тебя же убьют, понимаешь? Убьют!
Глаза у Зои округлились, губы задрожали…
– Что ты такое говоришь, Саша…
– Уходи!
Она отступила на шаг, потом еще и еще.