Служба в очередное воскресенье тоже прошла без синеглазой новгородки и Дан уже начал потихоньку впадать в уныние — ибо вместе с появившейся идеей поискать в других культовых учреждениях Господина Великого Новгорода, волей-неволей приходилось допускать, что рослая прихожанка с девочкой, и в самом деле, могла быть приезжей. Например, из Старой Руссы. Или еще из более отдаленных мест — Деревской или Обонежской пятины. Или совсем из Югры, Перми или Терского берега. Дану об этом даже думать не хотелось. Но, тем не менее, после того, как обдавшая его колдовским взглядом и понравившаяся своей статью молодая вдова не появилась снова на службе, Дан, все-таки, собрался с силами, пошкреб в голове мыслями и стал планировать посещение воскресных — именно воскресная служба больше всего собирала народу, являясь, как бы, символом наступившего, в конце трудовой недели, выходного дня — служб в других церквях города. Однако произошло чудо, иначе это назвать было нельзя — та, кого Дан так рьяно готовился искать и строил планы, как это сделать, неожиданно сама прислала попавшему в «аварию» Дану весточку-подарок. Дан был твердо уверен, что фигурку святого ему отправила именно та самая синеглазая молодица, которую он видел в церкви и которую никак не мог забыть. Вероятность того, что эту, вырезанную из кости, уютную скульптурку ему послала некая другая вдовица, симпатизировавшая Дану, он отвергал начисто! Потому что… Потому! Во-первых, он элементарно не верил, не хотел верить ни в какую другую красивую вдову-новгородку, а во-вторых… третьих и четвертых — это было бы просто свинство со стороны судьбы! Ведь, они встретились тогда с новгородкой глазами и Дан помнил, какая дрожь его пробрала… и надеялся, что дрожь была взаимной. Однако, в любом случае, все планы устроить поиск пока отпадали и Дан с нетерпением ждал воскресенье. Он, практически, был уверен — светлоглазая прихожанка с девочкой не пропустит очередную службу. То есть, будет в церкви Святого Власия. А до тех пор Дан не знал, чем ему заняться. Точнее, знал, дел было «по горло» и выше, но… Но трудно было не думать о новгородке. Он так сильно хотел увидеть синеглазую новгородку, что уже боялся этого. Боялся, что ляпнет что-нибудь не то, когда увидит ее и боялся, что наоборот, вообще, ничего ей не скажет. Боялся, что утонет в ее бездонных глазах-омутах… и боялся, что просто не решится подойти к ней. Приподнятое и в тоже время нервическое состояние Дана заметно было даже Зиньке.
— Ты, будто, не на встречу с молодицей собираешься, а в первый раз в поход идешь за тридевять морей, — сказал Дану Домаш, тем самым, выразив мнение всей мастерской, то есть всех работавших в мастерской — Вавулы, Семена, Якова, Лаврина и остальных. И добавил: — Соберись! На тебе же лица нет, волнуешься, словно девица на выданье!
— И ни на какую встречу с молодицей я не собираюсь, — вспыхнул Дан и в этот момент заметил круглые глазища таращившегося на него Зиньку. Дан запнулся, всего-то на секундочку, но гнев его за эту секундочку куда-то улетучился и он, ухмыльнувшись, подмигнул Зиньке. Зинька тут же растянул рот до ушей в ответ.
— Ну, да, — сказал, ничего не заметивший, Домаш. — Конечно, не собираешься… Только ходишь и улыбаешься постоянно, как юродивый…
На воскресную службу Домаш, Дан и все еще обитающий на подворье Домаша, в комнатке в конце сарая-мастерской, Лаврин собирались, как обычно. И одевали на службу в церкви, как всегда, самое лучшее — рубахи тонкой работы, свиты дорогого сукна, высокие шапки с отворотами, яркие порты, заправленные в, мягкой кожи, сапоги. Пояса наборные, с серебряными бляшками — у Домаша, и попроще, с медными чешуйками — у Лаврина. Дан, в связи со своим — после рандеву с новгородской верхушкой, на котором тайно присутствовали «зрящие» старцы из Свято-Духового монастыря — предполагаемым благородным происхождением и, чтобы не усложнять отношения с боярыней Борецкой, ее сыном — посадником и Василием Казимером, тысяцким Господина Великого Новгорода, и как ни странно, не в последнюю очередь с Домашем — Домаш первым узнал, в мастерской, о «боярском» происхождении Дана, ему сообщил об этом, на Торжище, тысяцкий — вынужден был купить боярский пояс, однако народ в мастерской предупредил, что, во время работы, он только мастер Дан и никакой не боярин… Хотя, те же Семен с Вавулой, все равно, пытались «ломать шапку» перед Даном, видя с кем он общается — с новгородским воеводой, с биричами от боярыни Борецкой и самого новгородского посадника, но Дан показал им кулак и пообещал «намылить» шею, если не прекратят «валять Ваньку». Впрочем, Дан, понимая, что из него боярин, как из коровы лошадь, пробовал говорить «по душам» и с Домашем, но в ответ получил: — Мне все равно из каких ты — боярских, купеческих или крестьян, для дела это не важно. Однако в миру… Изволь соответствовать. Или ты стыдишься своих родителей? Нет? Почему тогда скрываешь — какого ты рода? — После подобных слов, Дан просто был вынужден, за очень неприличные деньги, приобрести отделанный золотом, как у бояр, но, все же, чуток поскромнее, пояс. Но одевал его лишь за пределами мастерской и только тогда, когда считал нужным…