Вельский, Дубровин и Денисов сначала с недоумением смотрели на него, но кончили тем, что и сами начали смеяться.
– Да будет! – остановился наконец Вельский. – Говорите толком, в чем дело?
– Да вариант привез, – едва мог проговорить Татищев и залился новым смехом.
На этот раз дружный хохот четырех здоровых молодых голосов слился чуть ли не в рев.
Татищев кое-как, наконец, рассказал про вариант и про прием Елецкого.
– Большой вариант? – спросил Вельский.
– Тысяч шестьсот сбережения. Вельский только свистнул.
– Молодец Кольцов, – горячо сказал Дубровин.
– Молодчина! – подтвердил Денисов.
Вельский, нервный и раздражительный, занимавший должность старшего инженера в техническом отделении, разразился ругательствами:
– А, скоты! Вариант в шестьсот тысяч, и чуть не с площадной бранью встречают. Подлая казенщина!
– Это, батюшка, еще цветочки, – сказал Дубровин. – Попомните меня, кончат тем, что выгонят Кольцова.
– Ну, положим, не посмеют, – задорно ответил Вельский.
– Именно, что не посмеют, – расхохотался Дубровин.
– Понятно, не посмеют, – рассердился Вельский. – Общественное мнение не позволит.
– Ну, еще что? – насмешливо спросил Дубровин.
– Случись что-нибудь подобное, и никто из порядочных не захочет оставаться у них. Вы останетесь?
– Это другой вопрос, батюшка. Не мы там с вами сила. Мы уйдем, другие явятся.
– Не явятся, не то время.
– Да, испугаете вы их, – ответил Дубровин.
Денисов молча слушал и, когда спор кончился, спокойно проговорил:
– Конечно, уйдем, если б прогнали Кольцова, только этого не будет. Елька посердится и примет вариант.
– А я убежден, что не примет, – возразил Дубровин.
– Не примет, – согласился Татищев.
– Примет, – сказал Вельский, – Кольцов настоит. Вариант с вами?
Татищев принес вариант.
Компания начала внимательно его рассматривать. Каждый делал свои замечания, поднялся спор, который чуть было не кончился ссорой между Дубровиным и Вельским.
Помирил их Денисов, выругав обоих.
– Вы, господа, право, как мальчишки, привязываетесь к каждому слову друг друга. В сущности, спор у вас из-за выеденного яйца и общего с вариантом ничего не имеет. Перед вами вариант Кольцова: одобряете его или нет?
– Конечно, одобряем, – ответил Вельский.
– И я одобряю, – с важной физиономией сказал Денисов, – а потому предлагаю послать Кольцову приветственную телеграмму. Согласны?
– Молодец, Васька, – весело сказал Вельский и взъерошил волосы Денисову.
– Без нахальства, – тем же тоном продолжал Денисов. – Я составлю телеграмму. Я беру карандаш, я беру бумагу. Дальше…
Началось совещание. Окончательная телеграмма получилась такого содержания:
«Поздравляем, прекрасный вариант. Да здравствуют даровитые честные инженеры. Желаем успеха и дальнейшего саморазвития».
На последнем слове настоял Дубровин.
– Он поймет, – говорил он, – на что ему намекаем. Кольцов очень обрадовался телеграмме и несколько раз перечитывал ее.
– Это насчет моей теории они, мошенники, намекают, – добродушно объяснял он своей жене. – Ну, зима пройдет, займусь теорией.
Теперь Кольцов все вечера проводил дома. Жена его повеселела и оживилась.
Кольцов, охладевший было за время работ к детям, теперь опять привязался к ним. По целым часам рассказывал своему трехлетнему сыну все ту же сказку.
Любимым его занятием было отыскивать сходство между собой и сыном. Эти исследования приводили Кольцова не к одним и тем же выводам. Сегодня Кока как две капли воды походил на отца, завтра только нос лопаточкой был в него, а остальное чужое.
– Ну, глаза еще твои, – обращался он к жене, – а остальное чужое.
– На кого ты похож? – спрашивала мать сына.
– На папу, – отвечал мальчик.
– Слышите, неблагодарный. Ваш сын знает больше вас.
– Отличное доказательство. Кока, кто умнее, папа или ты?
– Я.
– Кто умнее, папа или аргамак?
– Аргамак.
– Кого ты больше любишь, папу или аргамака?
– Кока, – перебила его мать, – кого ты больше любишь, аргамака или папу?
– Папу.
У мальчика была страсть к лошадям. Лошадь была для него недосягаемым идеалом, к которому он всеми силами стремился. Бежать, как лошадь, есть, как лошадь. Если он упадет, то стоило ему сказать, что он упал, как лошадь, и, несмотря на боль, он вскочит и весело побежит объявлять всем, что упал, как лошадь.
– Папа, я упал, как лошадь! – кричит он еще из другой комнаты, усердно работая своими маленькими ножками. – Вот так! – и для примера еще раз падает на ноги.