- Случилось, Василий, - он помедлил, втянул голову в плечи и сказал: - Беляки твою Наталью убили.
Молодой чекист резко дернул головой. Улыбка все еще была на его губах и, понизив голос до полушепота, он произнес:
- Ты так не шути, командир, не надо. Это жестокая шутка и она мне не нравится.
- Это не шутка. Наталья Каманина, представитель ВЧК при 1-ом Черноморском революционном отряде погибла.
Голос Мокроусова был сух и официален. Тем самым он словно отделял себя от беды Котова и сообщал ему о смерти любимой девушки не как добрый знакомый и боевой товарищ, а как командир. Василий это понял сразу, и хотя сердце его разрывалось от тоски и осознания того, что он потерял кусочек самого себя, моряк смог сдержаться, не заплакал и не сорвался в крик, а только скрипнул зубами и крепко стиснул кулаки. После чего минуту он молчал, а затем собрался с духом и задал Мокроусову следующий вопрос:
- Когда она погибла?
- Три дня назад. На этой самой станции, - командир кивнул в сторону узкого окошка, за которым виднелось полуразрушенное здание местного вокзала.
- Кто это сделал, и как она погибла?
- Здесь местные контрики засели из отряда Чернецова. Был здесь такой казачок неугомонный, которого недавно под Каменской убили. Бойцы в его отряде так, с бору по сосенки, студентики недоучившиеся, офицерики и прочая старорежимная мразь. Но дерутся хорошо. Они на станции закрепились, а сколько их мы не знали. Основные силы отряда отстали, а одним авангардом беляков атаковать я не решался. И тогда Наталья предложила в разведку сходить, а с нею двое наших вызвались. Я разрешил, и вечером, одевшись как местные, они вошли на станцию. Беляков сосчитали и назад возвращались. Но каким-то образом их разглядели. А может быть кто-то из станционных выдал.
Матрос замялся, и Василий его поторопил:
- И что дальше?
- Схватили наших разведчиков. И может быть, отпустили бы. Но Наталья стала стрелять и одного чернецовца наповал свалила. В общем, ты ее знаешь, она баба резкая... Была... А потом всех наших к стенке прислонили.
Котов почувствовал - Мокроусов что-то недоговаривает и, вперив в него свой помутневший от горя взгляд, произнес:
- Что еще? Говори Алексей, я выдержу.
- Ладно, - Мокроусов прихлопнул раскрытой ладонью по столу, - не я скажу, от других узнаешь. Перед расстрелом Наталью насиловали. Жестоко. Не меньше десяти человек. Так говорят местные жители, да и потом, когда ее тело нашли, все доказательства были видны.
- А-а-гх! - снова заскрипев зубами, простонал Котов. - Ненавижу тварей! Не-на-ви-жу! Сволочи! Да как же это так?! За что?! Почему?!
Василий опустил голову, а командир севастопольцев встал, обошел стол, положил ему на плечо правую ладонь и сказал:
- Мы ее и братков наших на местном кладбище схоронили, а потом всем отрядом поклялись, что отомстим за нее. Ты, Василий, сходи на могилки, посиди, попрощайся с Наталье, и назад возвращайся. Через три часа выступаем на Ростов, так что не опаздывай.
- Хорошо.
Котов встал, покинул штабной вагон, вышел из бронепоезда и вместе с парой матросов, которые раньше были при Каманиной добровольными помощниками ВЧК в отряде, отправился на кладбище. Там он два часа сидел на могиле своей любимой, вспоминал ее и молча пил с матросами ледяную водку. Алкоголь не брал его, и он глотал сорокаградусную жидкость, словно обычную воду. Забытье не приходило и в голове старшего рулевого с эсминца «Гаджибей», а ныне члена Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, все было четко и ясно. И хотя пока он не мог смириться с тем, что Наташи Каманиной больше нет, почему-то, Василий знал, что за ее гибель и глумление белогвардейских сволочей над его любовью, ответят сотни людей. И ему казалось, что в этот момент любимая всегда незримо будет с ним рядом. Что это было, моряк не знал. Бред? Возможно. Но тогда он себе вопросы не задавал, поскольку находился не в себе.
- Василий, - прерывая размышления и воспоминания чекиста, сказал один из матросов, который услышал, как на станции прогудел паровозный гудок, собирающий матросов к вокзалу, - пора, пойдем.
- Да, пора, - отворачиваясь от застывшего на морозе небольшого земляного холмика без креста, согласился с ним Котов.
Несмотря на две выпитых без всякой закуски бутылки водки, с виду, по-прежнему трезвый, он направился к станции. Ноги несли его легко, и он ступал по скользкой оледеневшей дорожке твердо. Однако подобный эффект, видимо, вызванный стрессом, продолжался лишь до той поры, пока он не вернулся в бронепоезд. Здесь в тепле его моментально разморило. И упав на место, где раньше спала Наталья, он уловил исходящий от подушки знакомый запах волос, уткнулся в нее лицом и, под перестук железных колес, провалился в сонное забытье.