Впрочем, расскажу обо всем по порядку...
Той злосчастной ночью Греков спас нас и иначе, как чудом, его появление не назовешь. Хотя, может быть, это была некая закономерность. В отряде Белого Дьявола люди обучены слабо, все же вчерашние семинаристы, и еще на подходе к Глубокой он столкнулся с одним из конных красногвардейских отрядов. Вражеские конники смогли его обойти, и отрезали партизанам пути к отступлению. Как итог, отряд кубанца без боя отошел на север, к горе Почтарка, и вчерашние пехотинцы, только несколько дней как взгромоздившиеся на лошадей, догнать его не смогли.
Оторвавшись от преследователей и переночевав в Сибилевском хуторе, отряд Грекова перешел на левый берег реки Глубокая и, не зная, как прошел бой за станцию, решил вернуться к тому месту, откуда должен наступать отряд Чернецова. После полудня он был на северо-восточных высотах, обнаружил свежие стреляные гильзы от орудия и наши следы. Задерживаться возле станции грековцы не стали и пошли вслед за нами, но вскоре услышали шум нашего с голубовцами сражения и заметили вражеские разъезды. Поэтому партизаны затаились в одном из оврагов, которых вокруг предостаточно, и стали ждать наступления темноты. А как только сумерки окутали степь, они пошли на прорыв к Каменской, и напоролись на меня с Чернецовым и окруживших нас голубовских предателей.
Наших преследователей порубали вмиг, но двое все же ушли. Ночь. Степь. Овраги. Спускается легкий мороз. Незнакомая местность и на пути к Каменской полтысячи враждебно настроенных казаков. Где-то впереди отдаленные крики, звучат одиночные выстрелы и мелькают огни, а на железнодорожном полотне справа пыхтит паровоз. Думать особо некогда и Греков повернул своих партизан на восток.
Обходя овраги, мы мчались до четырех часов утра, и оказались неподалеку от станицы Калитвенской, родного поселения полковника Чернецова. К людям не выходим, и останавливаемся на привал километрах в двух от станицы, у тихой речной заводи Северского Донца. Полковника снимают с лошади и кладут на попону. Молоденький фельдшер из отряда Грекова сноровисто разводит костер, ставит рядом котелок с водой и достает иглы для зашивания ран. Пока он готовится к операции, я занят тем, что разминаю затекшие кисти рук нашего командира, и спустя какое-то время он приходит в себя.
- Где отряд? - еле слышно шепчет Чернецов.
- Ушел к Каменской.
- Кто еще с нами?
- Из нашего отряда никого.
- А люди вокруг?
- Греков со своими.
На мгновение полковник замолкает, судорожно сглатывает, и я подношу к его губам предусмотрительно протянутую фельдшером флягу с уже подогретой водой. Полковник делает пару глотков и задает еще один вопрос:
- Где мы?
- В двух километрах от Калитвенской.
- Слева или справа?
- Справа.
- Отлежаться надо... там, на окраине станицы... дом стоит... крыша черепичная... дядька мой живет... он не сдаст и укроет.
Чернецов снова теряет сознание, а я сам себе говорю:
- Понял, командир.
Вскоре фельдшер начинает свою работу, отдирает запекшуюся тряпку, которую я наложил полковнику на рассеченный бок, промывает рану и начинает латать дыру в теле Чернецова. Дело свое он знал хорошо и уже через пятнадцать минут операция в полевых условиях окончена. Так и не пришедшего в себя полковника грузят на закрепленную меж двух коней попону, и я объясняю Грекову, что еще одного перехода командир не выдержит и его необходимо спрятать у людей.
Рассвет уже недалек, время поджимает, и десяток всадников широким наметом вдоль речного берега двинулись к Калитвенской. Дом с черепичной крышей нашли не сразу, солнышко только показывается из-за горизонта и еще не развиднелось. Однако один из партизан все же разглядел жилище Чернецовского родственника и, зайдя с огорода, под лай двух здоровых дворовых псов, которые сидели на цепи, я стучусь в небольшое окошко.
Первое что слышу, звук передергиваемого затвора. Сам хватаюсь за пистолет, потертый «наган», обменянный у грековцев на «маузер», и слышу скрипучий голос:
- Кого там черти принесли?
- Я от Василя.
- Какого Василя?
- Чернецова.
- Ох, ты...
В доме что-то с грохотом падает на пол, открывается входная дверь и на пороге появляется встревоженный пожилой человек в одном нижнем белье, накинутом на плечи полушубке и с коротким кавалерийским карабином в руках.
- Что случилось? – спросил хозяин.