С востока в этот день особых боевых действий, как и вчера, не велось. Голубовцы демонстрировали продвижение от Кривянки до Хотунков. Но в драку пока не лезли. Хотя по сведениям перебежчика, урядника Атаманского полка, кстати, первого с вражеской стороны, к противнику подошло подкрепление. Трак что сейчас у бывшего войскового старшины больше тысячи сабель и пять орудий.
Вот так прошел день начала вражеского наступления на столицу Войска Донского, и лично для меня он был спокойным. Я постоянно находился при штабе, исполнял какие-то поручения вышестоящих начальников, и был готов выдвинуться с чернецовцами на самый опасный участок. Однако своим чередом наступил вечер, а партизаны по-прежнему находились в резерве. И только к вечеру, часам к четырем, поступил приказ выдвинуться на западный участок. Готовилась ночная атака на захваченную врагом Грушевскую и такие отличные бойцы как партизаны полковника Чернецова в бою против матросов и латышей просто необходимы.
План новизной не блистал и был обычным. Получивший подкрепления 1-й полк, чернецовцы и сводная офицерская группа, позже ставшая отдельным батальоном, тремя колоннами перед рассветом атакует Грушевскую. А конница Власова обходит станицу с тыла и бьет всех, кто будет драпать на Ростов. Я отправился с конницей Власова, мог бы и в штабе пересидеть, никто не попрекнул бы, но хотелось боя, и Чернецов меня отпустил.
Снова ночь. Близится рассвет. Немного подмораживает. И конные сотни казаков, как ни странно, без сопротивления и не обнаруженные боевыми вражескими дозорами, обходят Грушевскую и группируются за станицей, невдалеке от пустынной дороги на Ростов. Мы стоим в широкой неглубокой балке, которая скрывает нас от глаз вражеских патрулей. Коней держим в поводу, ждем начала сражения за потерянную вчера станицу, ожидаем стрельбу и взрывы, но звуки боя, как всегда, неожиданны.
Забахали гранаты, забились в истерике пулеметы, защелкали винтовки, и несколько раз выстрелило орудие. Проходит час, а из станицы никто не бежит. Зато по дороге на подкрепление к красным спешит пехотная колонна в пять сотен бойцов и с нею три артиллерийских орудия. Понятно, что атака наших войск захлебнулась, сломать матросов и латышей не получается. Конным в станицу лезть нельзя, а вот разбить вражеское подкрепление мы сможем. Так я думаю. Однако в моих советах никто не нуждается, ибо Власов командир опытный, и он отдает команду:
- Отряд сади-сь! - мы запрыгиваем в седла и следующая команда: - Наметом за мно-ой!
Ударили по земле кованые копыта. Заскрежетали вынимаемые из ножен боевые клинки. Мы выскакиваем из балки и мчимся к дороге. Впереди Власов, а за ним остальные и страшна казачья лава, неожиданно появляющаяся перед противником неким смешением людей, коней и оголенных клинков. Мало чем от нее можно защититься, только если крепким каре или пулеметами. Но на все это необходимо время, а вот его-то мы противнику давать не собирается.
Мы врубаемся в походные порядки вражеской колонны, и свистят молодецки шашки, и кромсают они головы людей, пришедших за нашими жизнями.
Раз! Тяжелый клинок рубит лицо пожилого мужика в плотном коричневом тулупе.
Два! Высокорослый голубоглазый блондин в светло-зеленом полушубке, новенькой серой папахе и кожаных сапогах, не иначе латыш, ставит винтовкой блок и уберегает свою голову от моего удара. Но позади моего противника молодой казачок, на лету подсекает его шею, и он все же падает наземь.
Три! Еще один красногад. Видимо, командир, плотненький дяденька, только у него кожаная тужурка на меху, взобрался на зарядный ящик и целится из пистолета во Власова, который как медведь, рычит и рубит вражеских пехотинцев в капусту. Еще миг и он выстрелит. Однако я толкаю своего коня вперед, и он, ударившись грудью в повозку, сильно ее покачнул. Вражеский командир шатается и пытается удержать равновесие, но я подаюсь телом вперед, и острие шашки чертит на вражеском горле кровавую борозду.
Кажется, бой длится всего миг, а на деле, чтобы уничтожить и распылить вражескую колонну, у нас уходит четверть часа. После чего мы торопливо собирает трофеи, забираем орудия и, по дуге обходя Грушевскую, из которой отступают наши войска, направляемся в сторону Новочеркасска.
Дон. Февраль 1918 года.
Штабс-капитан Николай Артемьев покинул станицу Терновскую и приютивший его дом Черноморцев при первой же возможности. И на подаренном казаками справном коньке, с винтовкой и ковровой сумкой, в которой находились припасы, патроны и теплая одежда, он направился на Дон. Офицер спешил к своему непосредственному начальнику, генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву, туда, где вершились большие дела, и Добровольческая армия собирала силы для изгнания большевиков из центра России.