И сейчас Морозов ощущал, как мечется Зимин, как тот опасно неуверен в себе.
Чем бы ни закончилось нынешнее разбирательство, было ясно, что на шахте наступают черные дни.
— А ты, Тимохин, хорош гусь, — сожалеюще сказал Зимин. — На чем скользишь? На ровном месте скользишь! Теперь сам на себя обижайся.
— Сергей Максимович! — воскликнул Тимохин.
Зимин остановил его движением руки.
— Василий Иванович, — попросил он Пелехова, — пометьте у себя: Тимохина и Морозова строго предупредить в приказе.
— А формулировка? — кадровик наклонился над книгой и уперся в страницу ручкой.
— Вы спите? — съязвил Зимин. — Кажется, ситуация предельно ясная.
— Значит, за отсутствие на работе без уважительных причин, — сказал с удовлетворением Пелехов. — Попросту за прогул.
— Так и пишите! — приказал Зимин. — Что еще?
Пелехов задумчиво глядел на него.
— Ну что еще? — воскликнул Зимин, — Удивляюсь, как можно спать с открытыми глазами!
— А формулировка на Морозова? — спросил Пелехов. — Он не прогуливал. Я так понимаю, нужна убедительная формулировка.
— А при чем здесь Морозов? — охнул Зимин. — С Морозовым мы уже все выяснили. Откуда вы взяли, что Морозов… Нет, Василий Иванович… — И Зимин махнул рукой и засмеялся.
Глядя, как хорошо и славно он смеется, нельзя было не улыбнуться. Но это был короткий смех, вырвавшийся у измученного человека.
Дубоватый служака Пелехов тоже улыбнулся. На его гладком лбу появились бледные пятна.
В столе начальника шахты под коробкой с леденцами лежало заявление Бессмертенко: «Прошу уволить меня от занимаемой должности по причине тяжелой болезни инфаркта миокарда».
Некем было закрывать брешь, которая открывалась на втором участке с уходом Бессмертенко. «Где мои тридцать лет?» — спросил себя Зимин. Некем было закрыть брешь. Тимохин? Оказался набитым дураком. Еще можно было попробовать поставить его начальником второго, только вряд ли выйдет что-либо путное. Зимин не станет подавать своим инженерам лишний повод для упреков в беспринципности. «Где мои тридцать?»
Других кандидатов не было. Следовало их срочно найти. Это занимало Зимина даже больше, чем недовыполнение плана. С планом было ясней ясного, чудес не бывает.
«Я сам возьму второй! — решил он. — Тут некому доверить. Потом все образуется само собой».
Он заглянул в свое прошлое. Его охватило предчувствие большого дела, и дремлющее честолюбие забилось, рождая химерические надежды и рисуя в воображении картины аврала, победы и награждения.
Пятиминутка продолжалась. Разбирательства окончились, за ними последовала перепалка начальника третьего участка Аверьянцева с Грековым. Белокурый крупный Аверьянцев встал, хотя это не было принято на подобных собраниях, и, отчетливо произнося каждое слово и подчеркивая свое самообладание, в которое трудно было поверить, сказал, что у него нет резцов для комбайна, и если Греков с ним не поделится, то он не ручается за плановую добычу.
Греков вскинул голову и дерзко улыбнулся. Все знали, что победитовые резцы — дефицит и что Аверьянцев ничего не получит.
— Игорь, я тебя по-человечески прошу поделиться! — сдержанно рявкнул Аверьянцев. — Ты только за август трижды выписывал резцы, а мою заявку похерили со страшной силой. Чем ты лучше нас?
— Я бы с удовольствием, Андрюша, — ответил Греков. — Да нету. Сам сижу, как мартышка с голым задом. — Он развел руками. Его горбоносое лицо осветилось ласковым снисходительным выражением. Греков как бы говорил: «Хочешь скандалить — продолжай. Ты знаешь, чем это кончится. Я не лучше тебя, а ты не хуже других. Но я удачливый, вот где собака зарыта. Кто-то ведь должен быть первым».
Аверьянцев покачал головой и с угрозой вздохнул.
Тимохин наклонился к Морозову:
— Ну спасибо тебе, Костя. Еще вспомнишь этот денек!
— Сам виноват, — буркнул Морозов.
— С тобой все ясно, — сказал Тимохин. — Только не забывайся: твои игры в красивые дела уже кончились.
Он имел в виду развал клуба «Ихтиандр» и тот тупик бесцельности, в котором оказался Константин.
Морозов же после такого обобщения вспомнил, что злополучный мотор отправлял в шахту Тимохин, но прикрыл глаза и усмехнулся своему желанию ответить пакостью на пакость.