— Как отец? — спрашивает Морозов у деда. — Все еще боится начальства?
— Боится, — вздыхает дед. — Я уж молчу… А в прошлом году Василий помер. Помнишь, наша пасека у него в саду стояла?
— Да, бабушка писала.
— Твой отец боится начальству перечить, а потом кары от него имеет. Зачем же соглашаешься строить сверх плана, ежели знаешь, что никак не справишься? — Дед наклоняется к Константину, от него исходит чуть уловимый табачный запах. — Тебя тоже жмут? Или ты других жмешь?
— И меня жмут, а бывает, и я, — говорит Морозов. — Ты куришь, дед?
— Куда мне курить…
Бабушка поднимает над книжкой глаза:
— Курит, Костик. В сарае курит… Хоть ты ему скажи… Много ли ему осталось?..
— А ну цыц, глупая баба! — сердится старик.
— У-у! — укоризненно произносит бабушка.
Потом она снова отрывается от сонника:
— Костик, а где та девушка? Как ее звали?
— Вера. Я женюсь на ней.
— Ой, Костик! — огорченно говорит она. — Не женись. Она для тебя старая. Тебе надо молодую, чтобы ты ее себе воспитал.
Дед кивает.
Морозов улыбается им, встает из-за стола и выходит на улицу. Он идет к Вере.
Дальнейшее он не может себе представить… Дед и отец давно не живут на свете, мать вышла замуж, а в доме поселилась горечь.
На подъеме Константин включил третью передачу. Под днищем машины что-то громко треснуло. Он прибавил газа. Двигатель заревел, но «Запорожец» замедлял ход. Морозов нажал на педаль тормоза — тормоза сработали. «Полетела коробка, — спокойно подумал Морозов. — Конец путешествию».
Отпустив тормоза, он скатился с подъема. Он не остыл от езды. Не верилось, что поездка закончилась.
«Что ж ты так? — мысленно спросил кого-то Морозов. — Именно сейчас?»
Он взял лежавший за задним сиденьем аварийный фонарь, красный пластмассовый сундучок с огромным рефлектором. Став на колени за машиной, осветил поддон двигателя, задние колеса, корпус коробки передач. Блеснул белый стальной излом. Левая полуось была сломана.
Морозов встал, отряхнул колени и стал ходить по дороге взад-вперед. Поломка была простая. Если бы у него оказалась запасная полуось, он бы отремонтировался за полчаса.
Через несколько минут, проведенных в бездействии на пустынной дороге, Морозов с тоской подумал, что здесь придется сидеть до утра, а потом где-то разыскивать злополучную железку.
Он подошел к «Запорожцу», взялся за холодную, покрытую росой ручку и безнадежно посмотрел на мутно сереющий асфальт. Ни огонька!
Константин влез в машину.
— Что же делать? — спросил он себя.
Он взял термос, выпил горячего кофе и закурил. Надо было устраиваться на ночлег. Рано утром его зацепит буксиром какой-нибудь попутный грузовик и дотащит до ближайшего населенного пункта. Морозов не намеревался возвращаться.
Он нащупал под сиденьем рычажок, дернул его, и сиденье откинулось назад. Морозов попробовал прилечь. Было неудобно. В шею уперлась откинутая спинка, а ноги оставались на полу. Тогда он стащил с сидений матерчатые чехлы, свернул их и подложил под голову. Больше ничего нельзя было придумать.
И закрыл глаза.
К нему сразу подошла Вера в подвенечном платье и в короткой фате.
— Тебе нравится? — спросила она. — Жалко, что у нас самое хорошее теперь позади. Идем?
— Идем — согласился Константин.
У нее было желтоватое лицо с тонкими морщинками возле глаз.
Вера протянула ему деревянную шахматную доску. Морозов огляделся, не зная, куда сунуть этот предмет. Вокруг ничего, кроме «горбатого», не было. Он опустил доску на гравийную обочину.
И доска сама собой раскрылась. Это был первый подводный дом «Ихтиандра», выкрашенный в белый цвет.
— Это мне снится? — спросил Морозов.
Вера кивнула на дом. В его помещении стоял Чудновский, одетый в черный концертный пиджак. В его согнутых руках над белыми манжетами сияла труба. Увидев Морозова, он заиграл: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Протяжный, сдержанный плач разлился по дому.
Из отверстия в полу, где стоял прозрачный круг воды и скользили рыбы и рачки, вынырнула мокрая голова Павловича в маске и загубнике.
— Сыграй что-нибудь веселое, — попросил он, выдернув изо рта загубник.