Драка не была шаманкой, и духи не говорили с ней, как с Дрек’Таром. Однако она слышала журчание воды – и, пока она смотрела на реку, из потока выпрыгнула рыба и снова нырнула в глубину. Из сердца Драки внезапно ушла боль. Женщина быстро сняла со спины корзинку с младенцем и забрела в ручей. Она нежно поцеловала мягкую зеленую щечку, чувствуя соленый вкус собственных слез, и опустила корзину на воду. Затем с любовью завернула ребенка в одеяло – белый квадрат ткани с вышитой на нем эмблемой Северных Волков.
«Может, кто-нибудь из человеков вспомнит, – подумала она. – Вспомнит, что Северные Волки пытались помочь им. Что… что мы погибли из-за этого. Все, кроме тебя, мой дорогой Го’эл».
Ее глаза наполнились влагой. Влагой, одной из составляющих любви. Любви к супругу. Любви к ребенку. Любви к клану. Любви к мечте о чем-то лучшем в самом сердце тьмы, праха и отчаяния.
Малыш, казалось, был удивлен. Он протянул к ней крохотные, пухлые зеленые ручки. Драка схватила один маленький кулачок и задержала в своей руке.
– Помни, – сказала она ребенку, – ты сын Дуротана и Драки, из непрерывной линии вождей.
А потом, чувствуя, как сердце разрывается в тысячный раз всего за несколько часов, она отправила сына в дорогу.
– Вода, – взмолилась она, – защити моего ребенка!
Рев, раздавшийся сзади, заставил ее обернуться. Из леса выбежал орк клана Кровавой Глазницы, однако смотрел он не на нее. Его взгляд был прикован к ребенку. Орк схватил нож, который Драка оставила на берегу, и ринулся по склону вниз, вслед за уплывающей корзиной.
Однако путь ему заступила Драка.
Конечно, у орка из Кровавой Глазницы был ее нож. Однако это не означало, что Драка безоружна. Она бросилась на того, кто хотел убить ее сына, ведомая любовью и не ведающая страха. Женщина вцепилась в его плоть когтями, вырывая огромные куски, и, словно настоящая снежная волчица, как можно шире раскрыла рот и вонзила зубы в горло противника.
Ошеломленный, он упал. Глупо было считать, что безоружный Северный Волк беззащитен. Его грязная зеленая кровь, горькая, словно пепел, хлынула ей в глотку, а тело пронзила ужасная, ледяная боль. Орк вонзил ей в живот ее собственный кинжал.
Все силы покинули Драку, и она рухнула на труп поверженного врага. Она умирала, но душа ее пребывала в мире. Пока ее кровь впитывалась в песок, женщина вспомнила те слова, что сказала Дуротану по возвращении из Изгнания: «Когда все будет кончено, и солнце моей жизни закатится, я хочу, чтобы это произошло здесь, на Хребте Ледяного Огня».
Ей не суждено было умереть на Хребте Ледяного Огня. Она умирала здесь и сейчас, в этой чужой земле – и муж вскоре должен был присоединиться к ней, если уже не ждал ее. Последнее, что предстало в этой жизни глазам женщины – это маленький кораблик ее сына, покачивающийся на волнах. А когда зрение помутилось и все погрузилось во тьму, Драке, дочери Келкара, сына Ракиша, показалось, будто спокойные воды реки превращаются в две руки, обнимающие корзинку.
«Вода, прими мое дитя».
Ее глаза закрылись.
«Вода, прими…»
Все вожди Орды и большинство воинов собрались у шатра Гул’дана. Остолбенев от изумления, они смотрели на двигавшегося к палатке Дуротана. На широкие плечи молодого орка была наброшена волчья шкура, а голова зверя служила ему шлемом. Он уже прикончил троих стражников, прежде чем те сумели предупредить своего зеленого предводителя. Остальные расступились в стороны, пропуская его. Дуротан прошел сквозь строй ненавидящих, презрительных и любопытных взглядов и швырнул опаленное знамя на пыльную землю перед палаткой колдуна.
– Я Дуротан, сын Гарада, вождь клана Северного Волка! – выкрикнул он, не сдерживая кипящую в голосе ярость. – И я пришел сюда, чтобы убить Гул’дана!!!
Он взглянул на толпу, и толпа заволновалась. Высокомерие уступило место изумлению, когда воины поняли, что Дуротан пришел безоружным, однако не побоялся вызвать самого могущественного из них на поединок чести.
По меньшей мере, это дерзкое и безумное заявление заставило Чернорука выйти из палатки. Он смерил Дуротана взглядом, с головы и до ног.
– Призрак не может воззвать к священному праву мак’горы, – провозгласил Чернорук. – И ты – не вождь. Твой клан кормит червей.
Дуротан заставил себя подавить ярость. Она не была направлена против стоявшего перед ним орка. Он открыл рот, собираясь заговорить, но прежде, чем успел сказать хоть слово, рядом раздался знакомый голос:
– Кое-кто из нас все еще жив, военный вождь, – сказал Оргрим Молот Рока.