Таких слов от нее не ожидали, и кое-кто из скорбящих выглядел сейчас основательно выбитым из колеи.
«Хорошо, – подумала Тария. – Война и должна выбивать нас из колеи. Беженцы, насилие, страх – все это должно выбить нас из колеи».
– Неужели король Ллейн ошибался, поверив в вас? – настойчиво продолжала она.
Ответ пришел незамедлительно – одинокий голос выкрикнул: «Нет!» Это слово эхом начали повторять и другие. Все больше и больше людей вливали свои голоса в общий гул. На лицах собравшихся было написано волнение, многие плакали.
«Нет, – уверяли ее эти люди, – твой Ллейн не ошибался».
На ее собственных глазах выступили слезы, но то были слезы гордости и счастья.
А вот сейчас в толпе начали нарастать приветственные крики. Народ был готов. Кадгар, который с лихвой заслужил место рядом с королевской семьей и командующими, подошел к погребальному костру Ллейна. Он почтительно взял в руки великий клинок и понес его на ладонях туда, где стоял Андуин Лотар, обнимавший за плечи двух ее осиротевших детей – своих племянника и племянницу. Кадгар протянул меч Льву Азерота. Ее брату и лучшему другу ее мужа. Тария знала, что командующий поднял его, когда меч выпал из рук Ллейна, и с его помощью прикончил военного вождя Орды. Казалось правильным передать ему во владение этот клинок. Из всех собравшихся здесь сегодня, лишь его горе почти равнялось ее собственному. Он был единственным уцелевшим из тройного братства. Один пожертвовал собой, другой предался Тьме, хоть позже вновь вернулся к Свету. Только… слишком поздно.
– Мы отомстим за него, миледи! – прокричали из толпы.
– Веди нас против орков, Лотар! – эхом отозвались другие, сильные и уверенные голоса.
Крики слились в единый хор, повторявший одно-единственное слово:
– Лотар! Лотар! Лотар!
Лотар долгую секунду смотрел на меч, так долго, что Тария уже начала опасаться – он может отказаться и отвергнуть долг служения королевству своего старого друга. Но ей не следовало волноваться. Лотар сжал рукоять и решительным шагом подошел к ней, готовый поддерживать ее сейчас и впредь, во время любых грядущих испытаний. Встав рядом, он оглядел толпу и вскинул меч, словно ради защиты Штормграда был готов рассечь пополам само небо.
Нет. Не только Штормграда. Уже нет.
– За Азерот! – прокричал Андуин Лотар. – За Азерот – и Альянс!
Толпа подхватила клич – и, когда все присутствующие солдаты вскинули мечи в салюте своему командиру, сами камни, казалось, эхом начали повторять слова: «За Азерот и Альянс!»
«Неужели, – думал Вариан Ринн, глядя на своих разбросанных игрушечных солдатиков, – прошло всего несколько дней с тех пор, как он пробрался в тронный зал, чтобы поиграть с ними?»
Казалось, миновала целая вечность. Как вообще игрушечные сражения могли казаться важными, когда его жизнь столь необратимо изменили реальные бои? Взгляд темных глаз мальчика упал на одну, лежавшую на боку фигурку: крошечный резной рыцарь на коне, со шлемом в форме львиной головы и красивым металлическим мечом, расписанным вручную.
Руки скользнули под мышки принца и подняли его вверх, усадив на трон Штормграда – на мягкий белый мех, отсекавший холод ледяного мрамора. И все же Вариан вздрогнул. Горе было еще свежим, и за всю свою коротенькую жизнь он никогда еще не чувствовал ничего столь мучительного, ошеломляющего и давящего. Чуть раньше он плакал, много плакал. Никто не говорил ему, что этого нельзя делать.
Когда мальчик взглянул на Кадгара, в глазах у него все еще плыло. Юный маг улыбнулся – печально, но искренне.
– Однажды ты станешь королем, – сказал он. – Когда ты подрастешь, это станет твоим престолом. Но никогда не думай, что ты один. С тобой твой дядя Лотар, твоя мать, я и весь Альянс.
Помолчав, маг добавил:
– Это сделал для тебя твой отец.
Вариан тяжело сглотнул. Горе не прошло, но слова мага каким-то образом уменьшили его тяжесть. Ноги мальчика болтались в воздухе. Он подумал о том, как часто его отец сидел здесь, верша правосудие и обсуждая стратегические планы. Слезы вновь защипали глаза.
Кадгар заметил это и, отступив назад, протянул принцу руку.
– Идем, – сказал он. – Уже поздно, и твоя мать, наверное, гадает, куда ты подевался.