Не по вкусу ему этот праздный «сахар-свет». С удовольствием
говорит о делах деревенских: пора навоз вывозить на поля, «без
навозу баликов давать не будете».
А т у е в а. Это, сударь, ваш долг.
Муромский. Балы-то давать?
А т у е в а. Ваша обязанность.
Муромский. Балы-то давать?!!
Как он произносил эти слова, Варламов! Удивление, недоуме¬
ние, насмешка, готовность и рассердиться, и расхохотаться. Все
вместе, одновременно. Под конец разговора с Атуевой кажется,
что гнев все-таки возьмет верх. Но тут появляется дочь Муром¬
ского — Лидочка. И лицо Варламова расплывается в такой ра¬
достной, приветливой улыбке, столько в ней преданности и ласки,
что с этой минуты образ Муромского озаряется каким-то чистым
янтарным светом отцовской любви. По Варламову — старик Му¬
ромский вечный пленник этого чувства.
К блистательному барину Кречинскому он относится явно не¬
приязненно. Однако хитер Кречинский, знает, чем подкупить уп¬
рямого старика: милыми его сердцу разговорами о благе и кра¬
соте деревенской жизни, щедрым подарком — племенной бычок,
у которого «вообрази себе: голова, глаза, морда, рожки!» Расска¬
зывая об этом бычке, Варламов сладостно и мечтательно зажму¬
ривался, и — руками, руками изображал голову бычка, глаза,
морду, рожки... Рассказывали пальцы, ладони, кулаки, локти.
И весело смеялся сам и смеялись зрители в зале.
А Кречинский продолжал ворожить. Но старик Муромский
сдается не скоро, он еще будет биться и сопротивляться. Побеж¬
дает не так Кречинский, как Лидочка, ее любовь к Кречинскому.
Тут уж Муромский беззащитен. Околдована Лидочка, — тут уж
ничего не поделаешь...
И снова одной из главных в спектакле оказывается сцена Му¬
ромского с Расплюевым в доме Кречинского. А как же, — снова
сошлись Варламов с Давыдовым!
«Весь третий акт — в руках Кречинского и Расплюева, — пи¬
шет младший современник Варламова артист Б. А. Горин-Горяи-
нов (в книге «Кулисы»). —Я сам играл обе эти роли и знал, что
конкуренция здесь немыслима. Сцена же Муромского с Расплюе¬
вым мне казалась неубедительно построенной для Муромского.
Я не представлял себе человека, с первых же реплик не распо¬
знавшего Расплюева. Варламов же с Расплюевым был так про¬
стодушно приветлив, что не могло быть и речи о натяжке, и я
просто не понимал, как же я раньше так неверно представлял
себе эту сцену. Это место было бесспорно самым лучшим во всем
ансамбле прекрасного спектакля. Давыдов был бесподобен. Но в
его игре я все-таки видел подготовку к приему и самый прием.
Я знал, как тактично и ловко он обыгрывает газету, ложку, сал¬
фетку, видел, что стакан с чаем еще сыграет какую-то роль. В иг¬
ре Варламова не было никаких аксессуаров... Сидит себе старый
человек на диване и подает реплики, нужные Расплюеву. Но
по силе воздействия, впечатляемости — он был не только не ни¬
же Давыдова, а для меня и выше. Я до сих пор помню Варламо¬
ва, как живого, в этой сцене, а с тех пор прошло уже четверть
века».
Сидят они рядышком на диване и разговаривать им вроде бы
не о чем. Муромский молча разглядывает Расплюева, а тот сму¬
щенно отворачивается, вбирает голову в плечи, закрывается га¬
зетой — будто читает... Потом протыкает газету пальцем и через
дырку смотрит на Муромского. Это — придумка Давыдова. Но
Варламов тут же подхватывает ее: прильнув глазом к дырке,
смотрит на Расплюева. Тот снова заслоняется. Тогда протыкает
газету Варламов...
Право, все это могло бы показаться ненужной затеей, игрой
потехи ради. Так оно и было бы, если б не Варламов и Давыдов.
Они этим занимались всерьез. И никто из многих тысяч зрите¬
лей, видевших «Свадьбу Кречинского», никто из десятков теат¬
ральных критиков, писавших об этом спектакле, ни разу не ска¬
зал, что сценка с газетой — мелка, никчемушна, забавна попусту.
Два больших артиста вкладывали в эту игру вполне серьезную