я не так писал... А хорошо!
И велел кое-что из варламовских отсебятин внести в текст
пьесы.
Да и Н. Н. Ходотов, младший товарищ Варламова по сцене,
пишет (в книге «Близкое — далекое»):
«Варламов один имел право от себя говорить в русских бы¬
товых пьесах. Сам Островский в «Правде хорошо» заметил его
отсебятины, но не оскорбился, поняв, что они идут не вразрез со
стилем его произведения».
Роль старого «ундера» Силы Ерофеича Грознова играл с мо¬
лодых лет — впервые в 1876 году. И настоящим актером «театра
Островского» стал позже, уже после смерти автора. Говорил
не раз:
— Без Островцкого нет мне театра!
«По своей душевной простоте Варламов был плоть от плоти
и кость от кости Островского. Дух Островского, мироощущение
Островского были духом и мироощущением Варламова,— писал
А. Р. Кугель.— Чтобы так играть Островского, кроме таланта,
надо иметь и склад такой — брать жизнь в ее чистоте и простоте,
сводя все отношения к немногим элементам и над всем высоко
подняв истину совести».
Насчет сведения «всех отношений к немногим элементам» —
напрасно. Ни про Островского, ни про Варламова, вероятно, не
следовало бъг так. Но все остальное очень верно.
Сорок ролей сыграл в двадцати девяти пьесах Островского.
И это в условиях, когда театральное начальство не больно бла¬
говолило к ним.
Артист Я. О. Малютин, который еще совсем молодым играл
с Варламовым в последний год его жизни, особо отмечает (в книге
«Актеры моего поколения»):
«Островский был вечной и, кажется, так и не утоленной жаж¬
дой Варламова, чем-то вошедшим раз и навсегда в его душу
и сознание».
Театральный критик Э. Старк уверенно заявляет:
«Островский и Варламов были точно созданы друг для друга».
Художник А. Я. Головин, который хорошо знал Варламова
и высоко ценил его искусство:
«Варламов более, чем кто-либо из артистов его эпохи, был
связан с театром Островского, являлся одним из самых лучших
исполнителей пьес этого драматурга».
Наконец, сам Варламов:
— Ничего бы я так не желал, как основание в Петербурге
театра имени Островского. Театр так и должен называться:
«театром Островского». И на фронтоне пусть красуется бюст
Островского. Буду просить, чтобы меня первого приняли в этот
театр.
В дни тридцатипятилетнего юбилея сценической деятельности
Варламова чаще всего называли «актером Островского». В ад¬
ресах, речах, статьях. А талантливый, остроумный и находчивый
газетный фельетонист Влас Дорошевич написал статью в виде
юбилейной речи, произнесенной воображаемым юристом, присяж¬
ным поверенным, который приветствует «нашего коллегу Кон¬
стантина Александровича Варламова» от имени своего цеха.
Эта речь — похвальное слово «дорогому коллеге», который
провел многочисленные судебные процессы, разбирая дела обви¬
няемых — Силы Ерофеича Грознова, Ермила Зотовича АхоЙа,
Максима Федотовича Русакова — героев Островского.
— Если бы была на свете справедливость, среди венков и куб¬
ков вам бы должны были преподнести заслуженный вами сереб¬
ряный значок присяжного поверенного!
И речь эта кончалась так:
— Говоря о разных ваших подзащитных, я все время говорил,
в сущности, о вашем одном, вечном, бессмертном клиенте — Алек¬
сандре Николаевиче Островском. Против него много обвинений:
и устарел, и отсталый, и быта такого нет. И быт совсем не ну¬
жен... Вы блестяще его защищаете, вашего великого клиента.
Вы отыскали в нем такие перлы правды, что ваша защита всегда
вызывает громы аплодисментов. Благодарностью почтим память
великого русского писателя!
Вот и выходит, что А. Н. Островский ближе всего был к исти¬
не, когда писал о Варламове в 1884 году:
«... я его мало знаю».
Еще не знал. И не успел узнать.
В ветхом старике Грознове он играл прежде всего его задор¬
ную молодцеватость, бравую армейскую выправку служивого.
И чем больше тужился, тянулся, тем виднее, до чего же стар