— Не знаешь, кто вон тот господин в черной паре?
— Ну, что вы, Константин Александрович, — ухмыляясь го¬
ворит тот, — это князь...
И называет замысловатую двойную фамилию.
А Варламов сразу к гостю:
— Ешь, князенька, попробуй расстегаев.
Со всеми был на «ты».
— Налей себе, князенька, хересу.
— Пирога, князенька, пирога с черной смородиной.
Гость не выдерживает:
— Да что вы, Константин Александрович, все «князенька»
да «князенька»?!
— А как же?
— Так ведь актер я. Греков — моя фамилия, неужто запа¬
мятовали? В Одессе были у нас на гастролях, там и познакоми¬
лись, пригласили: «Будешь, мол, Греков, в Петербурге, милости
просим, заходи!»
— А-а-а, так, стало быть, Греков? Ну и спасибо тебе, Гре¬
ков, что не забыл. Ешь, голубчик, вон пирога попробуй со смо¬
родинкой! Хересу, Греков, хересу налей себе...
Другой раз кто-то из друзей спрашивает у самого:
*— Кто это у тебя в гостях, Костенька?
А он и не знает ни имени, ни фамилии.
— Хороший человек, — только и может сказать. — По лицу
видно, хороший человек. И ест с аппетитом...
Кто-то, вставая из-за стола после обильного ужина, сказал:
— Спасибо, Константин Александрович, это был прямо Лу¬
куллов пир!
— Лукулев? Это кто же такой, Лукулев? Купец? И повар
у него хорош? Нельзя ли сманить его? Удружи, голубчик,
смани...
А был и такой случай.
Подали к столу макароны. Варламов сразу засиял.
«— ...Мне книгу давали господина Дюма. В ней сказано, что
какой-то царь, чтобы уверить восставший народ, будто он на его
стороне, потребовал макароны и ел их при народе прямо ру¬
ками без ножа и вилки. Говорят, что в Италии макароны только
так и едят. Вертят по тарелке этаким вертуном, чтобы соус нс
успел сойти, и в рот!
— А какой же это царь?
— Не знаю, милый. Итальянский какой-то.
— А роман как называется?
— Не помню уж, дорогой. Был простужен, не велели выхо¬
дить и говорят: «Что ты все вяжешь да вышиваешь, ты бы кни¬
жечку почитал», —и дали книжечку. А как она называется,
право, не помню.
— Дядя Костя верен себе. И царя забыл, и книжечку забыл,
а что ели и как ели — помнит хорошо.
— Так ведь интересно. Все хотел сам так покушать, да слу¬
чая не было.
— А не попробовать ли сейчас, а?
Решили попробовать... Мы с завистью глядели, как Варла¬
мов запрокидывал голову, открывал свой большой рот и отправ¬
лял туда громадный пучок змеевидных макарон. Затем опускал
голову и втягивал в себя непослушные, разбегающиеся мака¬
роны. Они крутились, вертелись, становились все меньше и
исчезали. Это было похоже на волшебство». (Рассказано Б. А. Го-
риным-Горяиновым в книге «Кулисы».)
Самодовольно заявлял бывало:
— Едоков, равных мне, нет во всей России. Говорят, царь-
батюшка Александр третий был здоров на этот счет. Да ведь
деликатесы подавали ему всякие. Поди, не кашу гречневую
с топленьщ маслом...
Над необычайной тучностью своей охотно подтрунивал сам.
— Застегни-ка, дружок, пуговичку на моем жилете. Тебе
там ближе...
— Доктора наказывают мне кушать морковку, яблоки да
запивать все молоком... Дураки! Разве ж такую сумасшедшую
тушу накормишь морковкой?
Достаток свой не берег, как сквалыга. Тратиться — рука не
дрогнет, делиться — с готовностью. Годами поддерживал бедных
студентов, особенно медиков. С первого курса — до окончания
обучения. Говорил:
— Людям нужнее всех — лекари!
Из своего кармана выдавал ежегодные «пенсионы» сошед¬
шим со сцены одиноким старым актрисам.
— Мои подружки, — говорил о них, хотя с иными не был
знаком и никогда не играл на сцене.
Таков был дом, быт, внешний строй жизни Варламова.
И мало кто знал, что на душе у этого веселого, беспечного,
удачливого человека. Не склонен был открывать ее, не искал
случая и не пользовался им, когда выпадал повод говорить