в Александрийскую труппу Вера Федоровна Комиссаржевская
одна сразу нашла свою Нину Заречную — образ человека откры¬
той, мятежной, но легко ранимой души.
Вот как рассказывает о поре подготовки «Чайки» режиссер
спектакля Евтихий Карпов:
«Чехова коробил всякий фальшивый звук актера, затрепан¬
ная казенная интонация. Несмотря на свою стыдливую деликат¬
ность, он нередко останавливал среди сцены актеров и объяснял
им,значение той или иной фразы, толковал характеры, как ему
они представляются, и все твердил:
— Главное, голубчики, не надо театральности... Просто все
надо. Совсем просто. Они же простые, заурядные люди...
Чехов все время чувствовал, что пьеса идет без подъема, без
настроения».
Да и сам Антон Павлович писал сестре (12 октября 1896 г.):
«Пока «Чайка» идет неинтересно... Вообще настроение не¬
важное»,
И Суворин отметил в своем дневнике, что Чехов «беспоко¬
ился о пьесе и хотел, чтобы она не шла».
Должно быть именно в эти дни видел Варламов, каков бы¬
вает Чехов «не в духе. Лицо его становилось каким-то бледно-
, серым, лоб морщился. Часто и очень часто Антон Павлович
как-то задумывался...»
Вряд ли так уж и верно, что Александрийская труппа отно¬
силась к «Чайке» недоброжелательно или без доверия, хотя
толки этого рода потом имели широкое хождение.
«Генеральная репетиция прошла благополучно, Комиссар¬
жевская всем понравилась, а Чехов был от нее в восторге.
Вообще репетиция прошла с подъемом — нравилась и пьеса,
и ее исполнители, все предсказывали большой успех.
— Ну, это — как сказать, — говорил Чехов, когда ему пред¬
сказывали успех.
— Вам не первый раз иметь успех на сцене, вспомните
«Иванова»! — возражали актеры.
— Да вы хоть какую пьесу вывезете! Один Давыдов в роли
Иванова чего стоит... Лучшего Иванова я себе и не представ¬
ляю! А Варламова в роли Лебедева забыть не могу!
Словом, все рассчитывали на успех предстоящей премьеры».
Это — из «Записок» Ю. М. Юрьева. Свидетельство — отменно
достойное полного доверия. Нет сомнения, что в ходе репетиций
в конце концов было найдено какое-то верное решение, общий
язык актеров с чеховской пьесой. Одолела же Александрийская
труппа «Месяц в деревне», пьесу не менее «Чайки» непривыч¬
ную.
Но на первом представлении —17 октября 1896 года —
«Чайка» провалилась.
Только что отыграли первое действие. Зрительный зал остался
холоден, даже враждебен. Никаких примет общения с тем, что
происходило на сцене. Никаких признаков не то что одобрения,
даже понимания.
«За кулисами — полное смятение и растерянность, словно
после ужасной катастрофы. Все потрясены, подавлены и не могут
опомниться... Говорят тихо, почти шепотом, как в доме покой¬
ника...
Больше всех волнуется К. А. Варламов. Беспрестанно кре¬
стится, вздыхает... У него нервная дрожь, руки трясутся.
— Господи, что же это такое?... — шепчет он. — Что же про¬
исходит?! Слишком тридцать лет я на сцене — и ничего подоб¬
ного никогда не бывало. Ну, проваливались пьесы, шикали ав¬
тору, шикали актерам... А это что же?! Да неужели такая срам¬
ная пьеса? Ведь нет же. Ничего не понимаю...
К Антону Павловичу были все симпатии, и естественно, что
в данный момент беспокоились за него».
И вот Антон Павлович пришел за кулисы.
«Я даже не думал, — пишет Ю. М. Юрьев, — что можно столь
внезапно осунуться, как это было тогда с Антоном Павловичем,
которого я только что перед тем видел. Растерянный, бледный,
со сконфуженной улыбкой, он рассеянно слушал актеров, пы¬
тавшихся ободрить его.
— Я ничего... Я уж как-нибудь, — беспомощно лепетал Ан¬
тон Павлович. — А вот каково вам? Ведь у вас впереди еще
целых три акта...
— Мы стреляные воробьи, — пробует шутить Варламов. —
То ли бывало? Нас не прошибешь... — а у самого зуб на зуб не
попадает.
— А может быть, прекратить представление?
— Что вы, что вы, Антон Павлович! Такого еще не бывало.