— А право, было бы лучше, а? Давайте?!
— Ничего, ничего... Бог милостив! — ободряет его Варла¬
мов. — Может и пронесет... Ну, дай, господи!
И крепко обнимает Чехова.
Но слова Варламова не оправдались: не пронесло...»
Эти большие выдержки из «Записок» Ю. М. Юрьева пона¬
добились только потому, что в них ясно видна если не роль
Варламова в «Чайке», то его место и роль в той обстановке, ко¬
торая складывалась вокруг первого спектакля.
17 октября 1896 года.
Этот день навечно остался в истории русской литературы и
театра недоброй памятью о провале «Чайки». Как остался и друг,
гой памятный день: великолепного успеха «Чайки» на сцене
Московского Художественного театра.
17 декабря 1898 года!
Именно этот день дал право новому театру навсегда удержать
на своем занавесе вольную чайку с распростертыми крыльями.
Но что же произошло на первом представлении «Чайки»
в Александрийском театре? Почему, как писал Чехов, «театр
дышал злобой, воздух сперся от ненависти, и я — по законам
физики — вылетел из Петербурга, как бомба»? Чехов ушел из
театра задолго до конца спектакля. А рано утром, ни с кем не
повидавшись, — на вокзал, домой, в Москву.
Вот как пишет об этом Мария Павловна Чехова (в книге
«Из далекого прошлого»):
«Петербургские театралы пришли посмотреть новую пьесу
московского писателя Чехова, который в Петербурге был очень
популярен как беллетрист...
Чем больше я вглядывалась в эту чопорную, расфранченную
холодную петербургскую публику, тем сильнее овладевало мной
беспокойство, и я вспоминала слова брата из письма, что здесь
«все злы, мелочны, фальшивы». Начался первый акт. С первых
же минут я почувствовала невнимательность публики и ирониче¬
ское отношение к происходящему на сцене».
Сохранились письма и дневниковые записи многих очевид¬
цев провала «Чайки». И большинство из них — именно об этом,
об особой публике. Так объясняли дело и некоторые газеты и
журналы. Да и сам Чехов, немного отойдя от горечи первых
впечатлений, писал (в письме А. С. Суворину 14 декабря 1896 г.):
«17 октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня
еще во время первого акта поразило одно обстоятельство, а
именно: те, с кем я до 17 окт[ября] дружески и приятельски
откровенничал, беспечно обедал, за кого ломал копья... — все эти
имели странное выражение, ужасно странное... Одним словом,
произошло то, что дало повод Лейкину выразить в письме собо¬
лезнование, что у меня так мало друзей, а «Неделе» вопрошать:
«Что сделал им Чехов», а «Театралу» поместить целую коррес¬
понденцию (№ 95) о том, будто бы пишущая братия устроила
мне в театре скандал».
Да, действительно, скандала будто бы и не было. Но много
ли надо, чтобы нагнать в зрительный зал стужу равнодушия,
создать невидимые помехи для его живого общения со сценой?
Актеры сразу же наткнулись на глухую стену, которая вдруг
загородила сцену от зрительного зала. И пошел спектакль враз¬
валку, безалаберно. Играли плохо — все! Даже Комиссаржевская.
О том, что оглушительная неудача первого представления
«Чайки» была неправомерна, вызвана посторонними обстоятель¬
ствами, свидетельствует второй спектакль — 21 октября 1896 года.
«Сейчас вернулась из театра, -- писала Комиссаржевская
автору, — Антон Павлович, голубчик, наша взяла! Успех пол¬
ный, единодушный, какой должен был быть и не мог не быть!»
И посыпались из Петербурга в Москву письма, телеграммы
Чехову. Поздравляли, радовались успеху «Чайки». И не только
друзья (В. В. Билибин, И. Н. Потапенко, Н. А. Лейкин и дру¬
гие), но и люди едва знакомые (например, А. Ф. Кони). А за
успехом второго спектакля — пошли третий, четвертый, пятый...
Именно после удачи Александрийской «Чайки» подхватили
пьесу провинциальные театры —в Киеве, Вильне, Ростове-на-
Дону, Астрахани, Таганроге...
И если «Чайка» получила не просто второе, а по-коренному
новое рождение на сцене Московского Художественного, это —