Меньше других ведал об этом, меньше всех думал об этом
он, Варламов. Жил малым мирком своим, скудельной, нераско¬
ванной мыслью.
И не был одинок в этом застойном равнодушии к подъему но¬
вых пробуждающихся сил русского общества. Не держался охра¬
нительных рубежей. Нет! Но, огороженный от буйных ветров вре¬
мени глухими стенами императорского театра, в узком кругу
будничных театральных дел и забот, никакого понятия не имел
о народной жизни, о событиях, которые назревают тут же, непо¬
далеку — на петербургских же рабочих окраинах. Так, в без¬
мятежном настрое обывательского жития пребывала большая
толща русской интеллигенции. И в этом смысле вряд ли оты¬
щется кто бездумнее знаменитого дяди Кости.
Потайно ходила по рукам подпольная революционная литера¬
тура. Да и в печатных рассказах, повестях, романах русских пи¬
сателей входили в силу образы новых людей, тех, что не хотели,
не могли мириться с несправедливым общественным укладом,
народным бесправием, царским строем, полицейской дубинкой.
Хоть реже, но появлялись они в драматургии, на сценах «част¬
ных» театров, которых развелось уже немало. Но чего не было
в Александринке, того Варламов и не знал. Где ему!
Вот и в новогоднюю ночь 1900 года только и пекся о том,
чтобы пир удался на славу...
С наступлением нового века мало что изменилось на верной
своему застою Александрийской сцене. Разве только Виктора
Александровича Крылова сменил драматург того же безкрылого
ремесленного цеха Виктор Александрович Рыжков.
Пьесы Островского шли все реже и реже; Чехова — удержи¬
вались недолго (это — о «Чайке», «Вишневом саде», «Трех
сестрах», а «Дядя Ваня» так и не нашел себе места в репертуаре
казенного театра); Горького вообще не было дозволено
ставить.
После великолепного успеха «На дне» в Московском Художе¬
ственном театре (в 1902 г.) В. Н. Давыдов начал хлопоты для
постановки этой пьесы в Александринке. Не дождавшись раз¬
решения, принялись за репетиции. Вел их ученик К. С. Стани¬
славского, талантливый актер и режиссер Александр Акимович
Санин. Спектакль обещал быть очень интересным и совершенно
необычайным для театра.
Роли распределены были так: Далматов — Барон, Дальский —
Сатин, Давыдов — Лука, Санин — Бубнов, Варламов — Медве¬
дев... Но в дни, когда уже нужно было строить декорации и
шить костюмы, пришло решение:
«Пьеса строжайше запрещена для постановки на император¬
ской сцене».
И все-таки александрийцы дважды представили «На дне»
в чтении в лицах (осенью 1903 г.). Сначала в доме Н. П. Ка-
рабчевского, потом — в зале Дворянского собрания (нынешняя
Ленинградская филармония)* Но Варламов не принимал участия
в этой дерзкой выходке артистов императорского театра. Оста¬
вался в стороне. И не потому, что побоялся начальственного
гнева.
— Без декораций, без грима, без костюма — это не по мне! —
заявил он. — Это не театр!
Зато безотказно играл во всякой пустой комедии. Добро бы
понуждали, а то ведь все сам! Мелководье комедий было ему по
щиколотку, но погружался в него по горло. Большинство таких
спектаклей не выдерживало и двух-трех представлений. Варла¬
мова это не тревожило. Без зазрения совести повторял одни и те
же смешные коленца в разных ролях. И не без оснований уверял
товарищей по сцене, если они упрекали его в этом:
— И вовсе не разные роли. Все — одного покроя, на одно и
то же лицо, что Демид — что Еремей.
Комедии захлестнули Александринскую сцену.
Актер героического репертуара Мамонт Дальский откровенно
злился:
— Заели нас комики. Продыху нет от них. Заполонили сцену.
Варламов по-своему толковал этот совсем неладный реперту¬
арный крен:
— Ты подойди к окну, милый, погляди, что делается на ули¬
це. Паршивая промозглая погода, моросит с утра до вечера, сля¬
коть, мрак. Люди ходят хмурые, недовольные собой и друг другом,
бранят все на чем свет стоит... А придут в театр — весел*ая ко¬