рабочих-поэтов, корреспондентов ленинской газеты «Звезда».
В Народном доме бывал в 1905 и 1906 годах Владимир Ильич
Ленин. В воспоминаниях Н. К. Крупской рассказано о выступле¬
нии Ленина (под именем Карпова) в театральном зале Народного
дома на многолюдном митинге 9 мая 1905 года.
Десятилетие Общедоступного театра Гайдебурова было отме¬
чено статьей в «Правде» (10 марта 1913 г.), в которой говорилось:
«Строго художественный, литературный репертуар, рассчитан¬
ный на потребности пробуждающейся демократии, тщательно
художественная обстановка, любовное отношение к делу — такова
физиономия этого популярного в рабочих кругах театра».
Знаменательные события первой русской революции не ми¬
новали театрального искусства. Коснулись они и Александринки.
Только коснулись... Нельзя было ставить Горького, — появились
на ее сцене пьесы авторов, близких к горьковским сборникам
«Знание»: С. А. Найденова, С. С. Юшкевича, Е. И. Чирикова.
Тупое, беспросветное мещанское бытие и нарастающий в
сердцах молодых людей бунт против него, бунт — словесный,
путаный, неосмысленный, бездейственный. Но все-таки разда¬
лись с казенной сцены громкие голоса о казненной правде, о ду¬
хоте, в которой уже жить невмочь...
Пьеса С. Найденова — «Стены». Трущоба столичного города.
Огромный дом, тесные конуры которого густо заселены «мелким
людом». Узкий двор, со всех сторон зажатый стенами. И небо
с овчинку над этим глухим двором. Семья Кастьяновых: он —
учитель, изгнанный из гимназии за то, что на старости лет вер¬
нулся к своим студенческим вольнодумствам; его дочь — Елена,
восторженная девица, убежденно, но, пожалуй, излишне красно
толкующая о «новой, чистой жизни», о великой любви к «стра¬
ждущему народу»; ее мать, — женщина, пуганная злом, не спо¬
собная понять ни мужа, ни дочь.
Пьеса кончается тем, что Елена уходит из этого дома, глухие
стены которого давят насмерть. Уходит, уезжает на юг, «в сол¬
нечный край», спасая... одну себя. Не велик подвиг, но для те¬
атра и этот образ в новинку. И он увлекся им. Увлекся краси¬
выми, звонкими, пылкими речами Елены о наступлении «новых
времен»... Да, новые времена! Ими отцы упрекали детей, а дети
пугали отцов. Роль Елены, под одобрительный гул зрительного
зала, играла молодая М. А. Ведринская.
В этой пьесе была хорошая работа для Варламова — роль
Максима Суслова, отца Артамона: большой, сильный, свирепый
старик «в цилиндре, какие носят раскольничьи попы». Он не
только богач и хозяин жизни, но и глава духовной «сусловской
секты», владыка смерти. Суров и жесток, неумолим и грозен,
как сам бог. Он приказывает своему подручному, мяснику, заре¬
зать непокорного Артамона тут же, сейчас же, у него на глазах.
А когда Артамон перехватывает нож, величественный Максим
Суслов падает наземь, ползет на четвереньках. Бог — на четве¬
реньках...
И это — самое важное, самое острое место в пьесе. И, конечно
же, не из-за острого лезвия мясницкого ножа, а потому, что ва¬
лится, казалось бы, несокрушимый, низлагается идол, истукан,
знак всемогущей власти.
Кто, как не Варламов, мог бы показать страшное — смешным,
сильного — поверженным на смех. Но не сыграл он этой роли.
Ему не предложили, а сам не отважился попросить. Сыграй он
Максима Суслова, быть может, и спектакль весь обрел бы боль¬
шой смысл. (Играл эту роль, и не очень удачно, И. И. Борисов.)
О новых временах толковала и пьеса В. О. Трахтенберга
«Фимка». Сладостно-слезливая мелодрама о том, как всемирно
известный русский ученый-ботаник Молтов взял в свой дом прос¬
титутку Фимку, чтоб она, отныне — Ефимия Ивановна, начала
новую, «чистую жизнь». Но Фимка даже года не выдержала
своего нового положения, не смогла стать Ефимией Ивановной.
Нищее детство, искореженная юность, пережитые унижения...
Как вырваться из плена прошлого? Фимка кончает самоубий¬
ством...
По правде говоря, малая, расхожая историйка. И не к чему
вспоминать об этом спектакле, поставленном на сцене импера¬