Принес и Варламову.
— Клади на стол. Потом почитаю.
Через полчаса зашел к Варламову в уборную Владимир Ни¬
колаевич Давыдов. Увидел листовку.
— А ну, Костя, порви-ка эту бумагу.
— Хотел почитать...
— Я читал. Порви, говорю.
— А что там сказано?
— Не твоего ума дело. Порви!
Варламов рвет листовку, не читая. Чего уж там, если сам
Володя велит...
Ко Всероссийской политической стачке присоединились все
частные театры в Петербурге.
Из-за боязни «нежелательных выходок со стороны публики» и
встревоженный «брожением умов» в артистических кругах, дирек¬
тор императорских театров В. А. Теляковский считал нужным
отменить на несколько дней все спектакли. Но не давал разре¬
шения на то всесильный генерал Трепов. Об этом Теляковский
рассказывает в своих «Воспоминаниях»:
«...Он [Трепов] мне сказал:
— Если артисты не хотят играть — заставь их.
Когда же я объяснил, что никакие уговоры не помогают, Тре¬
пов добавил:
— Возьми в руки револьвер, тогда слушать будут».
Хоть в прошлом и был Теляковский гвардейским офицером,
на эту меру не мог решиться. Спектакли в Александрийском
театре то и дело отменялись. Но на афишах причиной тому
объявлялась, разумеется, не боязнь дирекции, а «болезнь
гг. артистов». И по воле театрального начальства чаще других
очередным больным назначался незаменимый и безответный Вар¬
ламов.
После общественного подъема 1905 года потянулась пора
тягостная, задавленная драконовыми мерами, полицейской силой,
цензурными запретами. На сцене Александрийского театра, впер¬
вые за всю его историю, появилась античная драма. И не в знак
приобщения к древним' и вечно живым истокам театрального
искусства, а как итог поисков безобидной отвлеченности от труд¬
ных вопросов времени. Театр —не урок жизни, а уход от нее.
В академически бесстрастно истолкованный холодный мир мра¬
морных колонн и аркад, живописных тог и туник. Подальше от
живых связей с действительностью.
«Ипполит» и «Ифигения — жертва» Еврипида, «Антигона» и
«Эдип в Колоне» Софокла в отчетливо стилизованных декорациях
Л. С. Бакста и А. Я. Головина. Прекрасная, далекая, сказочная
Эллада! По ту сторону от сегодняшнего добра и зла...
«Идеализация архаического искусства снимала острые и бо¬
лезненно набухшие вопросы кризиса буржуазного искусства в со¬
временности, — пишет историк театра К. Н. Державин (в книге
«Эпохи Александрийской сцены»). — Античность мыслилась в ее
гармонической и умиротворяющей цельности. За трагическими
коллизиями Софокла и Еврипида буржуазная интеллигенция эпо¬
хи первой революции искала путей к своему катарсису, к своему
«очищению» средствами возвышающего обмана религиозно-фи¬
лософской интерпретации драматургического наследия древности».
Варламов при помощи друзей пишет слезное прошение в ди¬
рекцию императорских театров: возобновить Островского, а то
ему совсем нечего стало играть.
А театр ставит помпезные спектакли из истории Российского
государства. Впрочем, нынешние авторы уже не осмеливаются
вторить Кукольнику или Полевому. Иные времена! Не «Рука
всевышнего...», а мишура дворцовых красот, порядок и чин свет¬
ского обихода, великолепие торжественных поклонов, золоченых
нарядов. «Светлейший», «Ассамблея», «Двенадцатый год»...
Театральный обозреватель «Ежегодника императорских теат¬
ров» пишет:
«Пользуются успехом исторические пьесы, которые, в сущ¬
ности, являются витринами с наряженными в «точные» костюмы
движущимися фигурами... В легкой и приятной форме публике
напоминают давно забытые сведения, с таким трудом заученные
в гимназии. И все по-детски радуются, вспоминая, что Потемкин
был пышный вельможа, любил пиры и наряды и что Екатерина
великая была в переписке с самим Вольтером... Пьеса (имеется
в виду «Ассамблея» П. П. Гнедича), в которой любовно собраны
все обычные, такие старые, такие милые представления о «царе-
преобразователе», будет отрадна, как ласковая, ничем не волную¬