— Куда нам идти теперь и где найти безопасное для тебя убежище, отец! — воскликнул Клэт. — Предложить тебе приют у себя я — увы! — не могу: вольноотпущенник сенатора Нервы, я поэтому живу в его доме, где жизнь твоя будет в большей опасности, чем где-либо.
— Пойдем со мною, о, отец мой, я укрою тебя в моем доме, — обратился Алитур к Иоанну. — Я еще не христианин, а лишь жалкий и презренный гистрион. Но доверься мне и поверь, что в моем доме твоя жизнь будет в большей безопасности, чем во всяком другом доме в Риме. Оставайся у меня и будь моим гостем желанным, пока не представится тебе возможность уехать обратно в Кесарию.
— Я верю тебе, сын мой, и не колеблясь доверяюсь тебе; веди же меня в свой дом, — сказал апостол.
И сын Заведеев провел эту ночь под кровом римского пантомима Алитура. Но сон в эту ночь ни на минуту не смежил век кроткого и любвеобильного Иоанна; всю ночь простоял он на коленях, принося пламенную молитву за братьев: наступило время великих смятений и началось первое гонение на христиан.
Глава XIV
Почти две тысячи арестованных христиан — мужчины, женщины и даже дети — были размещены немедленно в различных правительственных тюрьмах, вскоре после чего, вместо всяких допросов, их подвергли целому ряду мучительных пыток и истязании, при которых присутствовал неизменно, с нескрываемым злорадством глумясь всячески над несчастными и их страданиями, сам. Тигеллин. А между тем, на следующий же день после ареста, императором был обнародован эдикт, гласивший, что христиане, как уличенные виновники пожара Рима, будут преданы примерной казни. При этом Нерон, обвиняя последователей учения Христова в явном покушении на общественное благосостояние, охарактеризовал их, как тайных врагов римского общества и ненавистников всех римских богов и религиозных обрядов римского народа, присовокупляя в заключение, что священная обязанность всячески содействовать истреблению этой зловредной секты лежит не только на нем, как на вожде своего народа, но и на каждом из его благонамеренных подданных. Впечатление, произведенное в народе этим эдиктом цезаря, было довольно благоприятно в том смысле, что свое озлобление против цезаря плебеи не замедлили перенести на мнимых виновников пожара.
Пресвитер Лин, в качестве старшины римских христиан, был подвергнут истязаниям в числе первых. Но старец, давно уже убеленный сединой, остался непоколебимо тверд в своей вере во Христа и, принимая муки различных пыток, одна другой бесчеловечнее, во время с негодованием отвергал, как грязные клеветы, взводившиеся на христиан, так и всякое их сообщничество с поджигателями Рима, кто бы они ни были. Замертво унесенный из залы пыток обратно в тюрьму, Лин вскоре затем был взят оттуда, благодаря подкупу сторожей, женою Авла Плавтия, Помпониею Грэциною, которая, приютив старца в своем доме, долгое время ухаживала за ним, леча раны, переломы и вывихи членов с заботливостью сестры милосердия. Но впоследствии Помпония, с соблюдением величайшей тайны, перевезла Лина для большей безопасности на одну из загородных вилл своего мужа, где, искалеченный навсегда и совершенно разбитый адскими пытками жестокого Тигеллина, Лин скончался, как и многие из его единоверцев и сотрудников, мучеником Неронова гонения на христиан.
К величайшей досаде Тигеллина, который, присутствуя на этих пытках, то краснел, то бледнел от злобы, и другие жертвы его коварства выказали не меньше мужества и стойкости; только от очень немногих, и то исключительно от неофитов и оглашенных, злодею удалось исторгнуть пытками кое-какие ничтожные показания и имена некоторых из тех, которые по различным причинам могли исповедовать христианство только втайне. В числе таковых между прочим были названы некоторые вольноотпущенники и рабы из рода цезаревых рабов, а также и из домочадцев Авла Плавтия; несколько человек преторианцев, сотник Пуденс, Андроник и Юния, сродники Павла Тарсянина, Прискилла и Акила, пресвитер Клэт.