— Я поговорю с ними! — печально проговорила Жанетта. — Хотя и скучно станет без Тонци… Я так привыкла к ней.
— Ну, матушка, и ей не до тебя. Муж, потом дети пойдут… И у тебя свои дела. Не та пора, чтобы целые дни по родне разъезжать… Да еще по вашим панам, которые мне и брату одного зла желают… Да, да! Я больше ваш простой народ люблю, чем гордых панов, вельможных интриганов. Но, но, не плачь только… Ради Бога! Не выношу я, знаешь, женских слез, а твоих особенно… Ты мне не сказала, что пишет отец. Он у тебя славный старик, судя по твоим рассказам…
— Что говорить, милый? Если ты так смотришь на моих, на всю родню!..
— И не на твоих, и не на родню!.. Я умею людей разбирать. Отчего сама ты отчима не жалуешь? И с мамашей своей не очень дружна? Видишь, и ты своим да родне не потатчица… Так что же нам манерничать друг с другом? Жить вместе, так уж тут, как мы ни любим друг друга, а ломаться не надо!.. Ну, брось слезы, говори, что в письме! Мне хочется знать. Здоров старик?
— Здоров. Но он пишет, что перед смертью…
— Ну, новые новости! Теперь о смерти. Не люблю я о ней поминать… Ты сказала, повидать вас желает старик? Пусть приезжает. Чем скорее, тем лучше. Найдется местечко и в доме, и за столом…
— Как? Значит, можно его сюда, к нам? — просияв, переспросила княгиня.
— А как же иначе? Не в «Лондонской» же гостинице ему стоять, если дочь с зятем, как все приличные люди, своим домком живут. Сюда и зови…
— Милый!..
— Голубка моя! Вот так лучше, чем хныкать. И носик краснеет сейчас, и глазки гаснут, как уголек догоревший… И… Впрочем, постой! Я пришел еще о деле поговорить с тобой… Или, вернее, как бы сказать?.. О семейных делах… Вот писала мне… ну, понимаешь, мать Павла…
— Ах, пани полковникова!.. Мадам Жозефина?.. Теперь понимаю, почему ты такой… такой вот… любезный, ласково настроенный явился ко мне!.. Сестру разбранил. И на меня напустился… Если эта госпожа не бывает здесь сама… если таким образом не может отравлять мне покоя и жизни… не может портить моего счастья — так она пишет… Она… она…
— «Она, она»… А что она? И сама не знаешь… Бросьте, княгиня. Дело настоящее, и я прошу выслушать меня. Слышишь, голубка… почему ты перестала ее принимать? Что случилось?
— Ах, ты спрашиваешь? «Голубка»? Отчего не скажешь: «змея-разлучница»?! Ведь я разлучила тебя с этой «бедной женщиной»… с этой, которая чуть ли не на моих глазах кокетничает с тобой бессовестно, безбожно, не говоря уж о том, что, как мать, учит своего сына — ненавидеть меня!.. О Боже! За что так испытуешь меня?! Матерь Божия, возьми мою душу, чтобы я не мешала никому на свете и не видела, как глумятся надо мною… всякие…
— Ну, перестань, слышишь! Это же вздор ты говоришь! — совсем серьезно, видимо сдерживаясь, чтобы не дать воли своему гневу, заговорил внушительно Константин. — Я не питаю больше ни капли чувства к этой, действительно, несчастной женщине… Но уважать ее я обязан. Она мать моего сына и ведет себя совсем прилично… Ты это тоже знаешь… И, помни, сама говорила, обещала мне… А теперь?.. Нехорошо, Жанетта. Ты мне дороже всего в мире. Так не играй же моей душой…
Совсем непривычным, мягким, но решительным тоном сказаны эти слова. И смысл их, простой и ясный, произвел сильное впечатление на княгиню.
Она умолкла, задумалась. И чувствует, что муж не сводит с нее глаз, ожидая решения.
— Хорошо, — слабым, едва внятным голосом заговорила наконец Жанетта, — я вижу, сознаю: была неправа и к ней… и по отношению к тебе… Прости… Я готова извиниться и перед ней. Пусть приходит, когда ей угодно. Я постараюсь подавить свои тревоги, и муки, и опасения, терзающие грудь… Я все-таки была счастлива, как никто!.. Ты хотя немного, но любил меня, мой Константин… А теперь? Пусть будет, как Бог велит… Его святая воля… Я готова!.. Я буду терпеть. Напиши ей, пусть является хоть каждый день… ищет бесед с тобою… Делает, что хочет… Моя любовь к мужу даст мне силы все перенести… Прости, что я не удержалась, как простая любящая жена, сказала своему князю-супругу то, что давило мне сердце… Теперь я стану улыбаться… я…
Не досказав, княгиня смертельно побледнела от настоящей муки и упала на кушетку в полуобмороке.
— Эй, Зося! — испуганный, стал громко звать Константин. — Кто-нибудь, сюда… Скорее!..
Поддерживая жену, он даже не мог дотянуться до сонетки, позвонить…
Но Зося была недалеко и прибежала на первый зов.
— Княгине дурно… Дай флакон… Где соль? Лавандовой воды… Спирту… Что-нибудь, скорее…
— Несу, бегу! — не ожидая приказаний, засуетилась смышленая преданная девушка.