Тут гашник его развязался, портки свалились. Запутавшись в мотне, Лобов и сам ляпнулся, загремев по мостовой. Успех был оглушительный.
Красный от стыда и злости, Паха вскочил, подсмыкивая штаны. Толпа ухахатывалась – и тут же чьи-то нежные ручки и загрубелые мозолистые лапы принялись совать ему пирожки, яйца, сухари…
Комов, тот полностью вошел в роль – кланяясь, обходил зрителей, собирая «плату» в подол, чем смешил всех до икоты. Витязи расщедрились – утирая слезы, они бросали Евгению половинки серебряных монеток, а то и целыми отдаривались.
Провожаемые смехом и добродушными тычками, дембели удалились, оглушенные – и ничегошеньки не разумеющие.
– Звезды, блин, – пробормотал Комов, стыдливо отворачиваясь.
– Отожгли по полной программе… – добавил Лобов.
По ту сторону маленькой крепости, на берегу неширокой речки, трудились мужики, тюкая топорами, забивая клинья в бревна и раскалывая те повдоль.
– Чего это они делают? А, братан?
– Да хрен их знает…
Забравшись в большой лодочный сарай, напарники пристроились у щели, поглядывая в нее по очереди, – отсюда, через вторые ворота, весь «королевский дворец» просматривался насквозь. Полнейшее неведение бесило Евгения, но запах съестного путал мысли – соображалка отказывалась работать на голодный желудок.
– Налетай!
Друзья, не евшие с утра, схомячили всё заработанное, и их потянуло в сон. Смеркалось.
Жека с Пахой устроились ночевать на грудах разлохмаченных канатов да на старых, прелых парусах.
Комов долго не мог уснуть. Мешало всё – чужие запахи, чужие звуки. Чужой мир.
В полнейшей тишине вдруг начинала ухать сова. Взлаивала собака. «Слу-уша-ай!..» – доносился голос ночной стражи.
«А вдруг мы тут на всю жизнь?! – пронзило Евгения. – На фиг, на фиг…»
Надо полагать, Лобова пугали похожие страхи – Паха всё ворочался, вздыхал тяжко.
– Чё не спишь?
– Да мысли всякие в голову лезут… – Кончай мыслить. Отбой.
…Комов захихикал. Сиятельный им потом объяснил, отчего они с Пахой такой успех имели, – торгаш, сволочь этакая, им девчачьи рубахи продал, убивальницы, в которые только невест наряжают, чтоб те плакали перед свадьбой, убивались понарошку.
Евгений так и заснул, с улыбкой на лице. Отбой… А вот Олега в сон не тянуло. Видать, на губе отоспался на неделю вперед.
Сухов сидел, сложив ноги по-турецки, и бездумно пялился в костер.
Мужчина в годах, но всё еще крепкий, с клеймом каторжника, добавил огню пару чурок, да и подсел к Олегу поближе.
– А ты, московит, сдюжил, – сказал он запросто, словно знаком был с Суховым с детства.
– Против Виллема-то? – лениво уточнил Олег.
Клейменый кивнул.
– Только следи теперь за ним, – проговорил он. – Косматый не только внешне волосом зарос, но, наверное, и внутри. Будет пакостить тебе и по мелочи, и покрупному. Так что бди.
– Спасибо, что предупредил, – серьезно сказал Сухов. – Сам-то кем будешь?
– Человеком, – пожал плечами каторжник. – Конченым, правда. Ну да Господу виднее. Наверное, и такие Ему нужны. А зовут меня Игнаас. Было время, когда ко мне обращались «ваше сиятельство», но всё проходит, в одну и ту же реку дважды не ступишь…
– Игнаас, – по-прежнему серьезно проговорил Олег, – я тоже, бывало, в шелках ходил, а не в этом тряпье. Это самое… теперь я никто, но это не навсегда. Пока ты жив, нельзя считать себя конченым – всему свой черед, зачем же торопить неизбежное?
И стоит ли ссылаться на Господа? Я верю в Бога, но жизнь вечная, муки ада и услады рая – это вздор, придуманный попами, страшилка, чтобы пугать паству и торговать благодатью в розницу. Срок, отмеренный нам, краток, но это всё, что дано человеку.
Игнаас тихонько захихикал.
– Зря я тебя предупреждал насчет Виллема, – сказал он, улыбаясь. – Для тебя это прах – отряхнул и дальше пошел. А я… Всё, что у меня было, я потерял – дом, богатство, семью. Всё! Живу будто по привычке. И чем жизнь раба хуже или лучше жизни владеющего рабами? Все мы дышим одним воздухом и щуримся на единое светило. А всё прочее – от лукавого. Нажить злата или нажить ума – что важнее? Как решишь, так и живешь. Сделал свой выбор – и топай, пока душа не расстанется с телом. Не знаю уж, что ты задумал, а только удачи тебе. Прощай.
– Погоди, – остановил его Сухов. – Спасибо, конечно, за пожелание, ну а если помочь?
Каторжник склонил голову к плечу.
– Чем?
– Голландский знаешь?
– Почти с рождения.
– Это самое… научи меня десятку-другому фраз.