Ещё более мощные валы перегородили северные подступы к парку Адриана возле самого замка. Античные оборонительные линии, укреплённые тоннами строительного мусора. Постоянный гарнизон из полутора тысяч бойцов. Требушет, стреляющий горящими автомобильными покрышками. Это самый жаркий участок фронта, ведь революционеров и расположившихся на площади перед Дворцом правосудия сторонников Франчески Ди Гримальдо там разделяют каких-то триста метров. На протяжении всей рождественской ночи карабинеры пытались взять Замок святого Ангела штурмом, но потерпели фиаско: протестующие закидали их камнями, а часть подогнанной техники — бульдозер и два самосвала — сгорела от попаданий бутылок с зажигательной смесью. Я и мой венецианский пудель были там.
Мы протискиваемся сквозь узкий проход в баррикаде, а Джиджи Виллани объявляет, в последний раз оглядываясь на древний каменный цилиндр и окружающие его пинии:
— Ночь собирается, и начинается мой протест.
В волонтёрской жизни Джиджи исполняет обязанности санитара: на его белой строительной каске намалёван красный крест, к объёмному рюкзаку приторочены пластиковые бутылки. Джиджи, сбросивший десяток килограммов и отрастивший бородку посолиднее, продолжает:
— Он не окончится до самой отставки Ди Гримальдо.
Леон Ферчар закидывает в рот дольки апельсина, возглавляя войско, марширующее под тусклым оранжевым светом уцелевших фонарей вдоль стены Ватикана. Младший брат Ивонн экипирован тактикульно: обтянутый чёрной тканью кевларовый шлем, трофейный полицейский щит и болтающийся на груди противогаз. Этой ночью он руководит вылазкой к подножию Монте Марио, официальная цель которой — здание городского суда, где содержатся политические заключённые. Но лично мне кажется, что единственный действительно интересующий Леона узник фашистских застенков — его больше-чем-друг Рафаэль Бертолусси, арестованный АИСИ то ли за попытку государственного переворота, то ли за пропаганду гомосексуализма.
«Каждая революция, — сказала по этому поводу Зоя, — должна включать штурм политической тюрьмы».
А Джиджи говорит:
— Я не изберусь в Сенат и не наберу миллион подписчиков.
Зоя как всегда отстала: на сей раз она фотографируется с защитниками баррикады, стоя на самой её вершине. Если кто-нибудь решит написать современную версию «Свободы, ведущей народ», то главной героиней полотна вне всяких сомнений станет моя византийская кузина. Только вместо ружья она будет держать розовый айфон, а мужчина позади наденет оранжевую каску заместо цилиндра.
Джиджи говорит:
— Я — протестующий во тьме. Я — демократия улиц. Я — народ Рима.
Люди материализуются десятками и сотнями. Силуэты повстанцев скользят на фоне облетевших деревьев, чьи приствольные решётки тоже пошли на постройку баррикад. Щиты из дорожных знаков гремят вдоль бежевых стен и заколоченных витрин. Отсвечивают матовым блеском строительные каски и оливковые армейские шлемы. Повсюду на Виа делла Джулиана изрисованные антиправительственными лозунгами стёкла соседствуют с хэштегами #РеволюцияТысячелетия, но ни одна витрина при этом не разбита, и ни один магазин не разграблен; пожалуй, эта революция претендует на звание самой дисциплинированной в римской истории.
Возле спуска в подземку кучка темнокожих парней добавляет толчёный пенопласт в тару для зажигательной смеси — это наши сомалийские друзья, мигранты из панельного гетто XIII муниципии. Днём они кормят людей небезопасной едой в забегаловках у метро, а ночью готовят по рецептам «Поваренной книги анархиста».
Джиджи заканчивает, полной грудью вдыхая холод и гарь:
— Я отдаю сон протесту среди этой ночи и всех, что грядут после неё.
А Вивул ему отвечает:
— Чувак, ты пересмотрел «Игру престолов».
— А то, — Джиджи утвердительно шмыгает носом. — Зима идёт, зима близко. Самый холодный декабрь за последние сорок лет, хо-хо!
— Миника! — Кто-то приветственно машет мне знаком «ограничение скорости — 20 километров в час», и я узнаю Рокко, бывшего Брута из кукольного домика Капитолийского холма. Задвинутый на макушку респиратор делает его похожим на Хеллбоя.
Объяснять нашу с Вивулом истинную сущность было бы слишком муторно, так что в Риме нас по-прежнему знают как чету Монтелла из Ломбардии.
Рокко кричит:
— Миника-Кальпурния, ты тоже сбежала из музея живой истории? Правильно сделала! Живая история пишется здесь! — и ускоряется, догоняя боевую группу Леона.
Революционное войско надвигается на полицейскую баррикаду рассыпным строем, соблюдая социальную дистанцию. Перешагивает через обильно раскиданные по асфальту камни — следы отгремевшей на Рождество битвы. Штурмовики и санитары, знаменосцы, группы поддержки и просто массовка. Сторонники императора и либералы всех мастей, а также те, кто ещё не определился и определяться не собирается. Большинство из них белые, но чёрные тоже есть. В пушистых свитерах, джинсах и камуфляже. Все — молодые и злые миллениалы, намеренные побороть тиранию до окончания карантинных каникул.