Посреди разодетой по последнему писку протестной моды толпы я и Вивул выглядим практически непричастными персонами.
— В последнее время меня беспокоит Симона, — жалуется Джиджи. — Она целыми днями пропадает на Площади святого Петра с этими, ну, ждунами апокалипсиса.
Мы одновременно задираем головы в пересечённые кометой небеса. Тучи разошлись, и её, пролетающую почти параллельно Виа дела Джулиана, сейчас видно особенно хорошо.
— Серьёзно, — говорит Джиджи. — Это антинаучно. Как можно верить в подобную чушь? Это же Рим. Гражданская война, эпидемия и засохшая рождественская ёлка перед Витториано ещё не означают конец света.
Ватикан — ещё одна экстремальная точка притяжения толпы. Уверовавшие собираются там, чтобы послушать папу римского и встретить конец света, который должен наступить вместо нового тысячелетия. Римская полиция не имеет права вторгаться в Ватикан, а сам папа неожиданно разорвал отношения с Ди Гримальдо и отправился путешествовать кукухой. Со вчерашнего утра колокола звонят каждый час, отсчитывая время до конца света. Ещё семьдесят восемь ударов, и гореть нам всем в пламени преисподней. Но это не точно.
Стены из вулканического туфа остались позади, зато Монте Марио — вот он. Самый высокий холм Рима темнеет буквально за километр впереди, и на его вершине отчётливо угадываются очертания куполов обсерватории, а парк на склонах совершенно облысел. Монте Марио напоминает ещё одну гигантскую баррикаду; даже удивительно, что такая выгодная позиция до сих пор не занята ни протестующими, ни полицией.
— Офиге-е-еть, — бормочет Джиджи. Его голубоватое от экрана телефона лицо светится счастьем. — Хвосты всё холоднее и холоднее с каждым прогоном. Послезавтра утром — мороз до минус пяти. Представляете? Как думаете, побьём мы абсолютный минимум декабря? Предыдущий рекорд висит на ниточке. Если бы ещё и снег выпал... Вообще кайф будет.
— Чувак, — отзывается Вивул. — Как можно радоваться таким ужасным вещам? Я ненавижу холод и снег.
«Хлоп!» — первые гранаты со слезоточивым газом летят в нашу сторону, оставляя за собой трассы голубоватого дыма. Несколько человек тут же накрывают их полосатыми дорожными конусами, а отчаянная девица со знаком «поворот налево» подхватывает одну гранату и с разбега запускает её обратно в сторону слуг режима. Судя по боевым кличам и грохоту щитов и дубинок, штурмовики Леона атаковали карабинеров у недостроенной баррикады на перекрёстке. Несколько бетонных блоков и два развёрнутых поперёк дороги самосвала не стали большим препятствием для храбрецов: полицейский заслон отступает, сметённый численно превосходящими силами. Один карабинер отстал от коллег и с жалким видом лежит лицом вниз, прикрывая голову руками, в то время как парень в клювастой маске чумного доктора пинает его и бьёт бейсбольной битой, пробегая мимо.
Виа делла Джулиана кричит, дымится, сверкает вспышками и погружается в полный адок. Кто-то водружает имперский флаг на захваченных позициях, позируя в отсветах горящего автобуса карабинеров. Кто-то готовит баррикаду к контратаке, подтягивая к её основанию боеприпасы — камни и бутылки. Другие тащат в обратную сторону раненых и отравленных газом протестующих.
Чёрный двуглавый орёл на флаге, лужицы крови на асфальте и огонь, взмывающий в ночное небо. Красный и чёрный — опасность и смерть.
В шуме битвы я не сразу слышу мелодию входящего вызова — лишь после того как Вивул указывает на экран телефона, просвечивающий сквозь ткань моих брюк.
— Чего у тебя так громко? — голос Алёнушки пытается быть невозмутимым, но получается не очень. Она сразу переходит к делу: — Нет времени объяснять, Пикси исчезла.
Джиджи перевязывает чью-то кровоточащую ногу в закатанной камуфляжной штанине. Вероятно, резиновая пуля. Прислоняюсь к колесу самосвала и затыкаю пальцем противоположное ухо.
— Куда исчезла?
Алёнушка рычит, недовольная моими тупыми вопросами.
— Понятия не имею. Прихожу в убежище, а их нет. Ни Пикси, ни Ангуса, ни оружия. Ни-че-го.