Я почти вздрагиваю от неожиданности, когда развесёлые чашки вдруг резко пропадают в никуда и телик начинает говорить баритоном — по-официальному торжественным, чуточку усталым и слегка мурашковым в своей бесплотности.
— ЕВРОПЕЙСКОЕ СВОБОДНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ ВЕДЁТ ВЕЩАНИЕ ИЗ РИМА, — чеканит из ящика анонимный диктор.
На экране ненадолго высвечивается тест-таблица. Её сменяет двуглавый орёл. Наверное, это можно считать победой.
— «Европейское Свободное телевидение»... — повторяет себе под нос Гриз. — Знаешь, та штука, — кончик её сигареты указывает на гигантскую железобетонную ракету Торре-ди-пропаганда, — похожа на башню злой матушки-диктаторши. А свобода слова — она как сбежавшая оттуда Рапунцель.
В течение нескольких молчаливых секунд мы смотрим друг на друга. Метла больше не шуршит, патронная машинка тоже перестала звякать. Падает снег, и сбредается к телику народ, а я говорю:
— Гриз... Не знаю почему, но иногда твои ассоциации меня пиздец как пугают.
А ящик в витрине повторяет для тех зрителей, кто не сбежал в бомбоубежище при виде «Красавицы и чудовища»:
— Европейское Свободное телевидение ведёт вещание из Рима.
Заставка исчезает, уступая место картинке из студии: драпированный синим занавесом фон и стол, почти целиком накрытый императорским флагом. За ним — Константин Комнин: он разговаривает с мужчиной, одетым в мундир корпусного легата, и той стильной пожилой дамой из Аквитании, которую я встречал на вечеринке в доме губернатора Карони. А ещё Супер Йоли в ковбойской шляпе — куда без неё.
— Да ну, — удивляется Гриз. — Дженнаро Риминуччи переметнулся обратно от сына к отцу?
Вероятно, она говорит о неизвестном мне чернявом бородаче в правом углу экрана, рядом с Максом Карони. Зак и Зоя стоят с противоположной стороны. Военные в блестящих стальных шлемах стерегут задний план.
— Граждане Римской Республики, — берёт слово Йоланда Комнин. — Европейцы. Братья и сёстры. Закон и справедливость торжествуют. Диктатура пала. С этой самой минуты вся полнота власти переходит к Фронту Европейского единства.
Голос Супер Йоли почти не выдаёт волнения, но её глаза скрыты полями шляпы, а лист бумаги едва заметно подрагивает в изящных руках, выглядывающих из рукавов полушубка, пока красные губы наполняют прямой эфир историческими словами.
Затем Йоланда Комнин уступает место супругу, и присутствующие устремляют взгляды на него — синхронно поворачивают головы и выгибаются над столом. Камера делает наезд, дабы выхватить принца Константина крупным планом: его исполненное императорского величия красивое греческое лицо и тронутые сединой волосы.
— Хвала небесам, какое счастье! Комнины вернулись! — Женщина с печеньем смахивает слезу.
В судьбоносный для Европы день, говорит принц Константин, от лица всех патриотов я зачитываю Декларацию Тысячелетия. Из студии RAR3, сердца пропаганды режима, родины сотен процентов проголосовавших за дуче, он объявляет, что режим Ди Гримальдо был свергнут сегодня, тридцать первого декабря две тысячи девятьсот девяносто девятого года от Основания Рима. Призывает европейцев сплотиться вокруг Фронта и объединить усилия во благо отечества. Обещает восстановить попранные режимом демократические свободы. Приказывает сторонникам режима сложить оружие и гарантирует амнистию лицам, не замешанным в убийствах и других тяжких преступлениях.
В плаще, джинсах и чёрном свитере с горлом он напоминает охотника за нечистью, который выдвигает ультиматум расплодившимся в Риме адским тварям.
Стулья выставлены в ряд, однако никто из присутствующих даже не думает присесть. Константин Комнин оглашает длинный список подписантов Декларации — государственных деятелей и других лидеров Фронта Европейского единства. Некоторые из этих людей аплодируют его речи, находясь в кадре. Другие ведут борьбу где-то на улицах Вечного города.
Столпившийся перед ящиком военный, гражданский и шпионский люд не произносит ни слова. Одно из тех исторических мгновений, когда любой комментарий будет лишним и даже кощунственным. Гриз Тиль задрала голову и ловит снежинки ртом. Добрая женщина надкусывает печенье. Покачивается на легионерской шее ожерелье из снаряжённой пулемётной ленты. В наших глазах отражается принц Константин, красно-жёлтый флаг с двуглавым орлом и все-все-все; мы замерли в восхищении безмолвном и абсолютном, ощутившие себя участниками событий столь великих, что и осознать-то страшно.