Супер Йоли скрестила руки на груди и смотрит в потолок, задумавшись, по всей видимости, о том же. Константин Комнин отслеживает бег полоски, подмигивающей на интерактивной карте в шаге от нужной нам станции. Близнецы перешёптываются, повиснув на блестящих шестах-поручнях у соседних дверей. Губернатор Карони нервно поправляет очки и почёсывает подбородок. Высокие ботинки Гриз нетерпеливо притопывают по обе стороны от упёртой прикладом в пол винтовки.
И Алёнушка.
Я случайно перехватываю её взгляд, и на секунду мне кажется, будто ненависть вспышками пульсирует в глазах-конфорках. Пальцы Алёнушки сжимаются и разжимаются. Что за чертовщина?.. Из-под её свитера выглядывает пара колец валлийского дуба.
— П-х-х-х-р! Колизей, — объявляет фея метрополитена.
Электромотор гудит, заставляя двери разъехаться. Мы на месте.
Гриз Тиль покидает вагон последней. Зажав винтовку между коленями, она натягивает на голову длинный рождественский колпак.
— Кальпурния возвращается в свои владения, — провозглашает Гриз и медитативно оттягивает рукоять затвора. — Последний день, финальный раунд. Поехали!
Донесение XXXVI
от: Гриз Тиль
кому: Морриган
локация: Капитолийский холм
дата: день операции «Миллениум»
Франческа Ди Гримальдо угрожающе покашливает, не вынимая рук из карманов пальто. Глядит на меня с раздражением и накопленной усталостью, так, будто я гажу ей в тапки по ночам. Её блондинистая коса кажется какой-то грустной и немного потрёпанной. Под глазами отчётливо наметились мешки. Госпожа Ди Гримальдо будто хочет сказать: «Ненавижу тебя, сраная провокаторша».
Мило скалюсь в ответ из высокого стрельчатого окна Дворца сенаторов. Спутники дуче — смуглый десантник с погонами трибуна, префект Терни и тот брюнет в сером, стоявший рядом с госпожой Ди Гримальдо на балконе Хуйца правосудия, — поднимают глаза вслед за начальницей. Комнины и их телохранители тоже оборачиваются через плечо.
Грозные снеговые тучи нависли над Капитолийской площадью, и зажглись фонари, заливая пространство лимонным светом. Когда я работала Кальпурнией в самом начале наших римских каникул, это место кишело китайцами с палками для селфи и неудачниками-актёришками, отвязно изображающими сенат и народ Рима.
Декорации остались прежними. Гектар каменной мостовой, обрамлённый тремя дворцами и отполированный ногами миллионов туристов. Конный Марк Аврелий. Диоскуры, которые не смотрят на нас. Два армейских грузовика «Ивеко», припаркованные рядом с Новым дворцом... Что бы сказал об этой исторической недостоверности директор музея?
Алёнушка расселась на холодном подоконнике по соседству со мной, пока два парня из воздушно-десантной когорты разгуливают взад-вперёд по галерее. Эти малиновые береты, наверное, считают, что мы террористки, и совсем не прочь нас застрелить, судя по недружелюбному изгибу губ и напряжённым лобным мышцам.
— Обвиняют друг друга во всех грехах, — усмехается Алёнушка. — Как всегда.
Она имеет в виду агрессивно жестикулирующих тётю Йо и Франческу Ди Гримальдо. Господа держатся в рамках приличий, хотя и выглядят мрачнее зимних небес. Широкие спины Лисьего Уха и трибуна Тартаре обращены к нам. Я вижу Зака и Зою, отирающихся у колонн Нового дворца, и парашютистов, укрывшихся от непогоды под стенами его близнеца — Дворца консерваторов.
— Думаю, они договорятся, — говорю. — Франческа — одноклассница тёти Йо и дяди Константина. Ты знала? Они учились в Латине, как и мы. Только на двадцать лет раньше. И даже дружили вроде бы.
— Договорятся... — бормочет Алёнушка, сжимая и разжимая пальцы. Автомат лежит у неё на коленях. — Ну да, ну да.
Каблуки парашютистских ботинок стучат мимо. Я поднимаюсь с подоконника: хочу скинуть окурок в расположенную у подножия винтовой лестницы урну.
Алёнушка продолжает:
— Но ведь это будет несправедливо.
Колокола Ватикана только что пробили семь часов до конца света, и в помещении уже темным-темно. Единственный искусственный источник света под этими сводами — напольные прожекторы, подсвечивающие трибуну в зале заседаний. Мы находимся на расстоянии половины футбольного поля от них.
Я останавливаюсь на полпути. Что будет несправедливо?