— Метель укрыла склоны горных вершин, Вивул. — Гриз разводит руками, будто хочет обнять весь мир. — И белым-бела земля.
Эти её революционно-диснеевские мотивы. Впрочем, Супер Йоли в роли королевы зимы меня вполне устраивает.
— Смотри, как похорошела Италия при дяде Константине, — продолжает она. — Он отменил конец света, и ничего такого действительно не случилось... Это ли не доказательство избранности нашего нового императора?
Сегодня утром электронное табло, установленное на выезде из Рима, показывало «01.01.0000» в графе «дата». Всего лишь программный сбой, но мы посчитали это чертовски символичным. Тотальное обнуление. Новая жизнь с чистого листа. В некотором смысле конец света всё же случился.
Мы открутили всё назад. Ехали мимо заснеженных пиний. Мимо забора того военного полигона. Проезжали ту самую ИКЕА. Справа сидела Гриз, и трещинка разбегалась по лобовому стеклу, а из старой магнитолы лился «Снегопад 56-го» в исполнении несравненной Мии Мартини.
«Рим такой настоящий. Чистый, блестящий. Скажи, что ты его видел. Застал его таким. Было же время».
Гриз достаёт нож — какой-то другой, не украденный у часового, — и я рефлекторно отстраняюсь. А она хрипло хихикает и ухмыляется:
— Расслабься. Я всего лишь подрезаю пробку.
Потом вдруг спрашивает:
— Помнишь Снорри Гудрунарсона?
Она поднимает взгляд от костра и отслеживает бег проводов линии электропередачи над переваливающейся через гребень холма дорогой. Поросшие редким лесом возвышенности этим холодным утром похожи на усыпанный шоколадной крошкой пломбир. Совсем скоро зловещая красота растает, и Джиджи Виллани придётся ждать ещё восемь лет.
Того исландца из MJK, который спас нас под Оберхофом? Ага.
— Снорри написал, что в Британии парламентская оппозиция взялась за расследование деятельности Ма-шесть. Они считают, что несовершеннолетние сироты-убийцы — это немножечко перебор... — Она насмешливо чихает в рукав. — Думаю, какое-то время коммандеру О’Фии будет не до нас.
В кармане штанов лежит ключ от дома Дзанетто Бертолусси. Рафаэль Бертолусси поделился им сразу, как только вышел из застенков режима. Кортина-д’Ампеццо. Кажется, Гриз знает, где это.
— О, — подаёт голос Гриз, — чертовски кстати. Мне определённо не помешает отлежаться пару-тройку недель.
Много лет тому назад, когда мы только переехали в Манкуниум, и девятилетний я тосковал по родине, опасаясь, что британцы заставят меня стать каким-нибудь моряком или биржевым маклером, мама сказала: «Вивул, малыш. Ты всегда сможешь вернуться в Карфаген или Италию и стать кем захочешь». Наверное, возвращение вышло отнюдь не триумфальным, и я до сих пор понятия не имею, кем хочу стать, но какая же это ерунда по сравнению с обретёнными в пути людьми.
Из открытой двери автомобиля бормочет радио. Фортепиано отзвучало, и Эльза скрылась в ледяном замке, очистив эфир для новогодней речи Константина Комнина. Я возвращаю полупустую канистру обратно в багажник, а там завёрнуто в одеяло и уложено на дно нечто длинное, тяжёлое и огнестрельное. AR-18.
— Гриз, — кричу из-под поднятой крышки, — война закончилась. Зачем тебе винтовка в багажнике?
Гриз оборачивается через плечо, не прекращая закапывать догорающую яму носком ботинка.
— Глупый африканец. Только вооружённый человек может быть по-настоящему свободным.
Пора мне кое-что прояснить. Хлопнув крышкой, я складываю руки на груди и говорю:
— Между прочим, там, в Дворце сенаторов, я слышал, как ты грозилась перегрызть глотку за Вивулушку... — Говорю: — Складывается впечатление, что ты любишь меня.
Гриз прерывает своё занятие. Она так очаровательно возмущается: хватает воздух ртом рот и грозно сводит брови. Высокие ботинки хрумкают по снегу в мою сторону. Гриз накручивает мои волосы на палец, смотрит в глаза и агрессивно кашляет, окутывая наши головы паром.
— Быть может, — выговаривает она через несколько секунд, — мне и правда нравится один карфагенско-венецианский пудель по имени Вивул Заммит... или Бертолусси. Кем ты собираешься быть?
А я раскатисто кашляю на неё сверху вниз вместо ответа.
— Ладно… — Гриз вжимает голову в плечи и жалобно жмурится, высвобождая мои волосы. — Ладно, признаю. Твои лёгкие пообъёмнее моих будут.