— Поехали, Гезим. — И закидывает портфель на заднее сиденье через предусмотрительно открытую мной дверь.
Сегодня меня зовут Гезим, и я работаю водителем вице-префекта Рима. Под моим джемпером спрятано ожерелье — много колец из валлийского дуба. Этот дуб рос в роще друидов.
— Домой, синьор? — осведомляюсь, почёсывая усы.
Уже закинув одну ногу в салон, Аккиле Ланди замирает. Он стучит пальцем по виску, выпучив глаза в изумлении.
— Ты совсем дурак, да? Домой с проституткой? Надо головой-то думать хоть иногда. На квартиру в Париоли, естественно.
На ожерелье висят три медальона из плоти священного дерева.
— Ах, — говорю, — проститутка. Разумеется, синьор. Я снял одну девочку возле Термини, как всегда. Вам должно понравиться.
В левом медальоне находятся лоскут кожи и клок волос Гезима.
Аккиле Ланди не отвечает. Следующие несколько минут он проводит в обществе телефона, на повышенных тонах обсуждая с подчинёнными грядущий референдум.
— Проклятая неделя, — выдыхает синьор Ланди, отбрасывая аппарат в сторону. — Будь она неладна. Сил моих больше нет. — Он с мученическим видом проводит рукой по лицу и ослабляет узел галстука.
В правом медальоне находится глаз Гезима.
— Как же они меня достали, — жалуется синьор Ланди. — Партия хочет красивую картинку волеизъявления нации да чтоб явка в Риме была не ниже восьмидесяти пяти процентов… Где я эту картинку возьму? Опять бюджетников да пенсионеров привлекать придётся.
В среднем медальоне находится часть языка Гезима.
— …Франческа, как всегда, свалила всю организацию на меня, — говорит из зеркала заднего вида голова-картофелина синьора Ланди. — А дополнительные бюджеты выделять не королевское дело. Аккиле Ланди — маленький человек, ему и крутиться.
В бардачке лежит банка вишнёвой колы. Кола разбавлена волшебным зельем, которое делает меня Гезимом.
— Господи, дай мне сил пережить эту неделю, — говорит синьор Ланди. И возвращается к телефону.
Большую часть его монолога я пропускаю мимо ушей, сосредоточившись на поисках знакомой фигуры среди обилия людей по обеим сторонам улицы.
Окрестности вокзала Термини — это Субура нового тысячелетия. По отдельности ночные обитательницы здешних мест кажутся приличными девушками: они могут учиться на юриста или ветеринара, оплачивать дом престарелых любимой бабуле из Бухареста и перечислять часть заработка фонду защиты дождевых лесов Амазонии... Но, собравшись все вместе, они образуют грандиознейшее сосредоточение греха в пяти километрах от Ватикана.
Никто и никогда вам в этом не признается, но уж поверьте: практически каждый римский политик хотя бы разок за карьеру пользовался услугами девочек Термини или Виа Маркони. Если днём какой-нибудь сенатор с двузначным номером партбилета, или министр народного образования с фальшивым дипломом, или маршал с высокой фуражкой вместо мозга задвигает вам из телика про нравственные ценности, патриотизм, воспитание молодёжи в духе преданности дуче или другое подобное дерьмо, знайте: ночью его рот плотно закупорен резиновым кляпом, а высокопоставленная задница полыхает адским пламенем под ударами плети. В светлое время суток они голосуют за новые санкции против Абиссинии, а после заката горячие негритяночки вводят им персональные санкции per rectum. Вы больше не сможете сохранять серьёзное выражение лица при просмотре девятичасовых новостей, однажды заглянув за кулисы собственными глазами.
В нужном месте я прижимаюсь к тротуару. Подаю условный сигнал тремя короткими гудками, и длинноногий силуэт в короткой юбке отделяется от темноты. Задняя дверь машины захлопывается за красной кожаной курточкой Пятьдесят Восемь.
— Привет, киска, — приветствует её синьор Ланди.
— Вице-префект, — хрипло щебечет Пятьдесят Восемь, едва машина трогается с места. — Здрасьте.
— Надо же, — хмыкает синьор Ланди. — Немногие девочки Термини интересуются политикой. Надеюсь, ты и на референдум пойдёшь?
А Пятьдесят Восемь говорит, закинув одну ногу вице-префекту на колени и запустив руку за подголовник:
— О, ещё как пойду. А политикой я интересуюсь с двенадцати лет.
Кустистые брови вице-префекта приподнимаются. Каблук ботинка моей напарницы как бы невзначай ложится ему на пах. Синьор Ланди шумно выдыхает:
— Надо же… Ты из Дакии? Тамошние девчонки самые политически сознательные... Гезим, ты едешь прямо, а нам нужно свернуть налево, — последняя фраза явно адресуется мне.