Руки Пятьдесят Восемь работают столь же бесшумно, как и ноги. Они открывают крышку ящика, а там — оливковые металлические корпуса противопехотных мин. Моя напарница складывает губы в беззвучном свисте. Цап! — пальцы с чёрными ногтями вытаскивают наружу сначала одну мину, а следом и подрывную машинку. Цап! — и детонатор с тридцатью метрами детонирующего шнура тоже украден.
Я не знаю, что она вообще творит — просто хочу телепортироваться обратно в Манкуниум.
На невидимом за холмом полигоне хлопают выстрелы. Солдат спит, и никакие внезапные британские шпионы не могут нарушить распорядок его дня. Но если он всё же проснётся, случится пребольшой скандал.
Пятьдесят Восемь тем временем крадётся в обратном направлении. Чёрные когти мелькают в воздухе, а потом — цап! — штык-нож от винтовки BM 59 в мгновение ока перемещается из ножен у солдата на поясе в ладонь моей напарницы.
Я хочу смахнуть испарину и телепортироваться обратно в Манкуниум.
Солдат продолжает смотреть сны, пока Пятьдесят Восемь возвращается к машине с трофеями. Дождавшись новой серии выстрелов, она аккуратно захлопывает дверь.
— Какая же ты долбанутая, — говорю.
Авто стонет на задней передаче, откатываясь по колее в обратном направлении.
— А ты смазливенький, как кукла Кен. — Она вываливает язык и ласково тычет штыком мне в щёку. — Давай поставим тебе небольшой шрамик — будешь смотреться брутальнее.
Моя напарница тоже милая, особенно в те моменты, когда не разговаривает по-германски со штыком в руке. У Пятьдесят Восемь худое лицо и длинные тёмные волосы, которые она забирает за уши, а ещё практически голливудская улыбка, слегка испорченная прорехой на месте левого премоляра.
Уже выруливая обратно на шоссе, спрашиваю:
— Зачем ты украла мину? Лондиниум такое старьё не заинтересует.
— С чего ты взял, что это для Лондиниума? — Пятьдесят Восемь просовывает туловище между сиденьями и заворачивает противопехотную мину в шведское одеяло. — Пригодится в хозяйстве.
Моя напарница возвращает ноги в исходное положение, и её тон становится серьёзнее:
— Это лишь невинные шутки, карфагенский милашка. Совсем скоро начнётся настоящая жесть. — И она принимается подрезать клыки тыквы трофейным штыком.
Чем ближе мы подъезжаем к столице, тем больше становится машин, а потом появляются они — огромные билборды с агитацией. И с каждого полотнища на тебя сурово взирают стальные глаза и могучая залысина Лидера Нации. Дуче заглядывает одновременно в душу и в будущее, которое должно принадлежать Риму.
Референдум близко. Сильвио Ди Гримальдо идёт на новый шестилетний срок, и навряд ли кто-то сможет ему помешать. Двести миллионов избирателей Римской Республики могут голосовать либо за дуче, либо против дуче.
«Сделаем Европу снова великой» — его слоган. Партия Возрождения — его опора. Чёрные фасции — его символ. Дуче считает, что новое тысячелетие станет эрой Рима.
Очертания Вечного города проступают между пиниями, из старой магнитолы прорывается сквозь помехи музыка опенинга «Если наступит завтра». Я поворачиваю голову вправо, и наши с Пятьдесят Восемь взгляды встречаются.
По крайней мере в одном мы солидарны: Рим должен быть разрушен.
Донесение II
от: Номер 58
кому: Марафаха-6
локация: Рим
дата: девять недель до операции «Миллениум»
Чрезвычайно жирный парень бежит в нашу сторону, выкатив вперёд колышущийся живот и чавкая кроссовками по раскисшей от ночного ливня тропинке. Пот обильно струится по лицу парня и крупными пятнами проступает на его серой футболке. Он напоминает человечка со стокгольмских крыш, которого насильно записали в участники осеннего марафона, предварительно вырвав моторчик.
Моя линия обзора ритмично поднимается и опускается; это из-за того, что я — дополнительный груз, лежащий на спине отжимающегося боевика Семь-Ноль. Завидев нас, жирный парень останавливается и сворачивает с тропы, подминая копытами мамонта присыпанную опавшими листьями траву. Мы с ним примерно одного роста, только весит он, наверное, раз в тысячу больше.
— Доброе утро, ребята, — дружелюбно здоровается жирный парень. — А вы ведь наши новые соседи? — Вытаскивает из кармана необъятных штанов тряпку, которой утирает лоб. — С последнего этажа, верно? Недавно в Риме?